– Я не пахну, – обиделся Охотник.

– Ну, это уж слишком, – сказал Мыслитель. – У каждого из нас, я полагаю, тело обладает отличительным запахом. И твоя биологическая форма находилась здесь достаточно долго, чтобы ее запах пропитал пещеру.

– А может быть, это твой запах, – возразил Охотник. – Не надо забывать…

– Хватит, – оборвал их Оборотень. – Какая разница, кого из нас он учуял. Вопрос в том, что делать дальше. Мыслитель, ты смог бы превратиться во что-нибудь тонкое и плоское, выбраться отсюда и вскарабкаться по склону?

– Сомневаюсь. На этой планете слишком холодно. Я быстро теряю энергию. Если я увеличу площадь моего тела, энергия будет тратиться еще быстрее.

– Надо решить, – сказал Охотник, – как поддерживать в теле необходимый запас энергии. Оборотню придется есть за нас. Усваивая пищу, которая есть на этой планете, он будет снабжать нас энергией. Для чего ему надо будет оставаться в его обличье, по крайней мере, столько, сколько требуется для пищеварения. Некоторыми источниками энергии может воспользоваться Мыслитель. Что касается меня, похоже, здесь нет пригодной для меня пищи, и моя жизненная форма, видимо…

– Все так, – перебил Оборотень, – но об этом еще будет время поговорить. А пока давайте решим, что делать сейчас. Судя по всему, нам надо превращаться в Охотника. Меня они заметят. Белое тело сразу бросится в глаза. Ты готов, Охотник?

– Конечно, готов, – отозвался Охотник.

– Отлично. Выползай из пещеры и двигайся вверх по склону. Спокойно и тихо. Но как можно быстрей. Их отряд весь собрался внизу, и, если ты себя не выдашь, мы вряд ли натолкнемся на кого-либо из них.

– Вверх? – спросил Охотник. – А куда потом?

– Беги по любой из дорог, – ответил Оборотень, – пока мы не встретим телефон-автомат.

Глава 18

– Если ваша мысль верна, – сказал Чандлер Гортон, – мы должны немедленно разыскать Блейка.

– Почему вы думаете, что это Блейк? – спросил главврач. – Не Блейк же убежал из больницы. Если Даниельс прав, то это инопланетное существо.

– Но там был и Блейк, – возразил Гортон. – Поначалу он мог принять облик инопланетного существа, а потом превратиться в Блейка.

Сенатор Стоун, нахохлившись в большом кресле, зашипел на Гортона:

– Если вас интересует мое мнение, то все это чушь.

– Разумеется, нас интересует, что вы думаете, – отвечал Гортон. – Но мне очень хочется, Соломон, чтобы ваше мышление хоть раз принесло немного пользы.

– Какая тут может быть польза? – вскричал Стоун. – Какая-то детская инсценировка. И я еще в ней не разобрался, но знаю, что так оно и есть. Я готов держать пари, что за всем этим стоите вы, Чандлер. Вечно вы выкидываете трюки. Вот и подстроили все, чтобы что-то доказать! Я больше чем уверен в этом. Я сразу понял, что дело нечисто, еще когда вы позвали в свидетели этого шута Люкаса.

– Доктора Люкаса, с вашего разрешения, сенатор, – поправил Гортон.

– Ладно, пусть доктора Люкаса. Что ему об этом известно?

– Давайте выясним, – сказал Гортон. – Доктор Люкас, что вам об этом известно?

Люкас сухо улыбнулся:

– Относительно случившегося в этой больнице – ровным счетом ничего. А что касается высказанного доктором Даниельсом мнения о происшедшем, я должен с ним согласиться.

– Но это лишь предположение, – подчеркнул Стоун. – Доктор Даниельс все это придумал. Браво! У него богатое воображение, из чего не следует, что все произошло так, как ему кажется.

– Я должен обратить ваше внимание на то, что Блейк был пациентом Даниельса, – сказал главврач.

– И, следовательно, вы верите предположениям доктора.

– Необязательно. Не знаю, что и думать. Но если кто-то имеет право на мнение, так это доктор Даниельс.

– Давайте-ка немного успокоимся, – предложил Гортон, – посмотрим, что у нас есть. По-моему, на выдвинутое сенатором обвинение в инсценировке вряд ли стоит отвечать, однако думаю, что мы должны согласиться: сегодня вечером здесь произошло нечто в высшей степени необычное. Кроме того, я не сомневаюсь, что решение созвать нас всех вместе далось доктору Уинстону нелегко. Он говорит, что не может составить обоснованное мнение, однако доктор, должно быть, чувствовал, что причина для беспокойства есть.

– Я по-прежнему так думаю, – сказал главврач.

– Как я понимаю, этот волк или что-то еще…

Соломон Стоун громко фыркнул. Гортон бросил на него ледяной взгляд.

– …или что-то еще, – продолжал он, – перебежал через улицу в парк, и полиция погналась за ним.

– Совершенно верно, – сказал Даниельс. – Они там до сих пор стараются загнать его. Какой-то дурак водитель ослепил его фарами, когда он перебегал дорогу, и попытался задавить.

– Разве не ясно, что всему этому надо положить конец? – сказал Гортон. – Похоже, вся округа сорвалась с катушек…

– Поймите, – объяснил главврач, – все это выглядело сплошным безумием. Никто не мог сохранить хладнокровие.

– Если Блейк – то, чем считает его Даниельс, – сказал Гортон, – мы должны вернуть его. Мы потеряли двести лет развития человеческой биоинженерии только потому, что проект Космической службы, как считали, провалился. И поэтому его замалчивали. И замалчивали, надо подчеркнуть, настолько успешно, что о нем забыли. Миф, легенда – вот и все, что от него осталось. Однако теперь ясно, что проект не был неудачным. И где-то в лесах сейчас, должно быть, бродит доказательство его успеха.

– Провалиться-то он провалился, – сказал доктор Люкас. – Он не сработал так, как хотела Космическая служба. Думается, догадка Даниельса верна: если характеристики инопланетянина введены в андроида, их не сотрешь. Они стали постоянным свойством самого андроида. И вот он превратился в два существа – человека и инопланетянина. Во всех отношениях – как в телесном, так и с точки зрения устройства своего разума.

– Кстати, о разуме, сэр. Будет ли мышление андроида искусственным? – спросил главврач. – Я имею в виду специально разработанный и введенный в него разум.

Люкас покачал головой.

– Сомневаюсь, доктор. Это еще довольно сырой метод. В отчетах, по крайней мере в тех, что я видел, об этом не упоминается, но я предполагаю, что в мозг андроида был введен разум реального человека. Даже в те времена такое оказалось технически осуществимым. Как давно были созданы банки разума?

– Триста с небольшим лет назад, – ответил Гортон.

– Значит, технически они могли осуществить такой перенос. Построение же искусственного разума и сегодня трудное дело, а двести лет назад – и подавно. Думаю, что даже сейчас нам неизвестны все составляющие, необходимые для изготовления уравновешенного разума – такого, который можно назвать человеческим. Мы могли бы синтезировать разум – наверное, могли бы, но это был бы странный разум, порождающий странные поступки, странные чувства. Он не был бы целиком человеческим, недотягивал бы до человеческого, а может быть, и превосходил его.