Я много раз грешил, но никогда не предал

Ни дела, чем живу, ни дома, ни людей.

Я много проскакал, но не оседлан,

Хоть сам умею понукать коней.

Мы мчимся, нас кнутом подстегивает время,

Мы спотыкаемся, но нас не тем судить,

Кто даже ногу не поставил в стремя

И только поучает всех, как жить.

«Жизнь кружится…»

Жизнь кружится,

Жизнь вертится,

Не все сбудется,

Но все стерпится.

Блеск молнии,

Шум, гам кругом,

Все ж спокойнее,

Когда грянул гром.

Дым стелется,

Дым ест глаза,

Но развеется,

С глаз сойдет слеза.

Днем прожитым

Ночь близится.

Коль не умер я,

Значит, свидимся.

«Давлю в себе раба – работы нет труднее…»

Давлю в себе раба – работы нет труднее,

Ведь сразу не поймешь, кого в себе давить —

Того, кто от металлорока сатанеет,

Того, кто осязает поколений нить?

Или того, кто ходуном заходит,

Когда стране пощечины дают,

Хотя себе он места не находит,

Коли облыжно хвалят или безбожно врут.

Давлю в себе раба, работаю в три смены,

Но прежним остаюсь в поступках и делах.

Быть может, наперед запрограммировали гены

До самого конца жить в кандалах?..

«Комом к горлу, комом к горлу…»

Комом к горлу, комом к горлу

Прожитые годы.

Комом радости и горе,

Свадьбы и разводы.

Комом смерти, комом роды,

Прожитые годы.

Время сушит, время рушит,

Что казалось вечным.

Время беспощадно душит,

Время лезет в наши души

Нагло, бессердечно.

Все быстрее и быстрее наступают зимы.

Все мятежники на реях,

Остальные живы.

Одиночеству навстречу

Выступают зимы.

1987 г.

«Стежки-дорожки…»

Стежки-дорожки

Прошел и проехал.

Мелкие сошки

Приветствуют сверху.

Стежки-дорожки

Прямо иль креном.

Все время на дрожках,

Устланных сеном.

А думают, вроде

Лечу на ракете.

Неужто в народе

Так верят газете?

Стежки-дорожки,

Доколе вас хватит,

На весны помножим,

По зимам разгладим.

«Остановись, прислушайся…»

Другу А.С.Д.

Остановись, прислушайся —

Жизнь рядом бьет ключом.

Не к случаю от случая,

Не в темень кирпичом.

Остановись, послушай тех,

Кто рядом песнь поет

О том, как падал мягкий снег,

О счастье быть вдвоем.

Без дерганья, без критики,

Нацеленной под дых,

Без подлостей политики,

Без мерзостей интриг.

Всем этим мы накушались

И наигрались всласть.

Годами дурью мучались,

Той, что зовется «власть».

Давай подольше проживем

Без шишек, синяков,

Грибов корзину соберем,

Подышим глубоко.

Пойдем к друзьям на огонек —

Там рады нам всегда.

Никто не спустит вслед курок,

Согреет тамада.

К сердцам протянет легкий мост

Из добрых, теплых слов,

Витиеватый скажет тост

За дружбу и любовь.

Неужто и отсюда нам

Захочется назад

В людскую толчею, бедлам,

В мир окриков, команд.

Но если так произойдет,

Грош ломаный цена

Мне и тебе, а может, рок

Нам все испить до дна?

1991 г.

«Опять труба зовет в дорогу…»

Опять труба зовет в дорогу,

Но, как всегда, трублю я сам.

Не для меня сидеть в берлоге

Или вымаливать у Бога

Сонливых радостей мещан.

Цыганский дух вселился в тело,

Хотя плясать и не горазд.

Под звук гитары надоело,

Под дудку не согнуть колени,

А на ходу в кибитку – враз.

Вдогонку не бросайте камни,

Ведь все равно не долетят.

А если уж кого и ранит,

То бумерангом в наказанье,

А кони вдаль кибитку мчат.

«Война остается в песнях…»

Война остается в песнях,

В выпитом в память погибших,

В мыслях, которым тесно,

В воспоминаньях о бывшем.

Война остается в вере,

Что дальше все будет лучше,

Что не напрасны жертвы —

Свое все равно получим.

Война остается в соли,

Что сыплем себе на раны.

Для некоторых – жажда крови,

Для некоторых – жажда правды.

Война остается в играх

Детей в войну против немцев,

В просветах стай журавлиных,

В людях с непрожитым детством.

Война неотступно с нами,

Хотя без нее уж полвека.

Трудно рубцуются раны

Те, что в душе человека.

«Родная Грузия стала не той…»

Родная Грузия стала не той,

Страну захлестнуло мутной волной,

Задергалась в пляске святого Витта

Вся многослойная палитра

Центральных, местных властей и партий.

Хоть кто-нибудь, подойдите к карте

Или к дому с заросшим порогом,

В конце концов, спросите у Бога,

Как быть с бедой, чьи корни все глубже,

Сняли с ковров кинжалы и ружья,

В пятнах крови белые скатерти,

Черное горе в глазах у матери.

Беда прорастает в ткани быта.

Непостижимо, что будут забыты

Многоязычье тбилисских дворов,

Сомкнутых в радость и горе столов.

Соседи в Сухуми – не рядом, а вместе,

Не изменяя ни дружбе, ни чести.

Не все, очевидно, прошли эту «школу»,

Иначе сочли бы страшной крамолой

Вершить от традиций крутой поворот,

Одних возвышать, другим – от ворот.