Во рту все онемело от сладости ягоды. Она лежит на языке…

Фелисити, несущая в руках золотарник. Голос Энн, сильный и уверенный. Горгона, стремительно идущая по полю битвы…

Нужно только проглотить ягоду, и все будет кончено. Все забыто. Проглоти ягоду — и вместе с ней все хлопоты, все заботы, все надежды. Как легко избавиться от всего…

Картик. Я оставила его у того дерева. Дерево. Я там что-то делала…

Так легко, очень легко…

Картик.

С огромным усилием я выплевываю ягоду, живот сводит от рвотных позывов, когда я пытаюсь стереть с языка сахарное онемение. Все тело болит, как будто я целую вечность толкала огромный камень вверх по склону, но теперь наконец от него избавилась.

— Мне очень жаль. Я не могу пойти с вами. Не сейчас. Но могу ли я кое о чем попросить?

— Если хочешь, — говорит старуха.

— Хочу. Мне бы хотелось отдать свое место другой, — говорю я, глядя на Цирцею.

— Ты хочешь отдать все это мне? — спрашивает она.

— Вы спасли мою жизнь, — говорю я. — Это чего-нибудь да стоит.

— Ты ведь знаешь, я ненавижу всякие самопожертвования, — возражает Цирцея.

— Да, знаю, но я не хочу, чтобы вы блуждали в тумане. Это слишком опасно.

Она улыбается.

— Да, ты действительно неплохо поработала над собой, Джемма.

Она поворачивается к Троим:

— Я согласна.

И Цирцея поднимается на баржу.

Старая женщина кивает мне:

— Что ж, ты сделала выбор. Теперь назад не повернуть. И что бы ни случилось в будущем, тебе придется это принять.

— Да, я знаю.

— Тогда мы желаем тебе удачи. Больше мы не встретимся.

Я возвращаюсь на грязный, окутанный туманом берег, а младшая из трех женщин отталкивается шестом от дна реки, и баржа уходит в туман, и Цирцея тает в тенях. Я медленно шагаю обратно, пока ноги наконец не вспоминают, что значит передвигаться быстро, и тогда я бегу, бегу что есть сил, прорываясь сквозь туман жадно и решительно, и наконец мне кажется, что я лечу. И тут я ощущаю крепкие ветки, упершиеся в спину, и острую боль в боку. Я прижимаю ладонь к боку — а когда отнимаю ее, она испачкана кровью.

Я вернулась туда, где была, на замерзшую пустошь Зимних земель.

— Картик, Картик!

Голос у меня слабый и хриплый. Та малость магии, что еще оставалась у меня, убывает.

Глаза Картика полны тревоги.

— Джемма! Ты не должна шевелиться! Если твоя кровь упадет на почву Зимних земель…

— Я знаю.

С огромным усилием я втыкаю кинжал в дерево по самую рукоятку и падаю назад, стараясь оказаться подальше от путаницы корней. Я прижимаю ладонь к ране, и кровь просачивается между пальцами. Дерево пошатывается. Обитатели Зимних земель отчаянно кричат, видя его смертельную рану. С оглушительным треском ствол раскалывается, трещина расширяется — и вся магия, что была скрыта внутри, изливается наружу.

— Отойдите! — кричит горгона, но уже поздно.

Вся сила дерева до единой капли вливается в Картика. Его тело принимает ее, как сотню мощных ударов. Картик падает на землю, и я пугаюсь, что магия убила его.

— Картик! — отчаянно кричу я.

Он, пошатываясь, поднимается на ноги, но это уже не Картик. Он стал чем-то совершенно другим, он как будто начерчен светом и тенью, его глаза меняются, они то карие, то пугающие голубовато-белые. Он так ярко светится, что мне больно на него смотреть. Вся сила дерева — вся магия Зимних земель — теперь поселилась в нем, и я не знаю, что это может означать.

— Картик!

Я тянусь к нему, и моя кровь падает на замерзшую землю.

— Все начинается сначала! — слышен сквозь общий шум крик какого-то охотника.

Раненое дерево оживает. Корни обвиваются вокруг моих лодыжек, ползут по ногам. Я кричу, пытаюсь отбежать, но дерево пожирает меня.

— Мы его не убили, — говорю я. — Почему?

— Его нельзя убить, — гремит Амар. — Оно может лишь измениться.

Фелисити и Энн пытаются выдрать корни, а Фоулсон рубит их, но новые побеги сильны.

— Я говорил тебе, что ты приведешь ее к нам, брат, — печально произносит Амар. — Что ты станешь ее погибелью.

Картик светится силой.

— Ты говорил, чтобы я следовал зову своего сердца, — отвечает он, и нечто в Амаре, нечто, оставшееся от прежнего, слышит его слова.

— Да, брат, говорил. Ты дашь мне покой?

— Дам.

Стремительным тигриным движением Картик хватает меч Амара. Амар вскидывает руки, и Картик разрубает его пополам. Оглушительный вопль, ослепительный свет — и Амар исчезает. Картик прижимает ладонь к моему боку. Магия оживает, и мы оба загораемся светом, теряемся в тени… Сила Картика вливается в меня, и магия Зимних земель смешивается с магией Храма. И на одно краткое мгновение мы становимся безупречным союзом. Я ощущаю его в себе, себя в нем. Я слышу его мысли; я знаю все, что скрыто в его сердце, что он намерен сделать.

— Нет, — говорю я.

Я пытаюсь отодвинуться, но он крепко меня держит.

— Да, это единственный путь.

— Я не позволю тебе!

Картик прижимает меня сильнее.

— Долг должен быть уплачен. А ты нужна нашему миру. Я всю жизнь ждал, когда же наконец увижу цель. Пойму свое место. И теперь я это ощущаю.

Я качаю головой. Слезы обжигают мои холодные щеки.

— Не надо…

Картик печально улыбается.

— Теперь я знаю свою судьбу.

— И что это?

— Как раз это.

Он целует меня. У него теплые губы. Он стискивает меня в объятиях. Корни дерева вздыхают и опадают с моей талии, а рана на боку мгновенно исцеляется.

— Картик, — я плачу, целуя его щеки. — Оно меня отпустило.

— Это хорошо, — кивает Картик.

И коротко вскрикивает. Его спина изгибается, каждый мускул напряжен.

— Отойди! — кричит горгона, глядя на меня холодными глазами.

— Ну и дела… — в благоговении произносит Бесси.

Магия захватила Картика, и теперь я вижу, что именно он сделал. Он позволил дереву забрать себя в обмен на мою свободу. Энн и Фелисити тянутся ко мне. Фоулсон пытается оттащить меня, но я вырываюсь.

Слишком поздно, ничего не изменить. Зимние земли согласились на сделку.

— Если бы я могла вернуться назад… отменить… — рыдаю я.

— Никогда нельзя вернуться назад, Джемма, — отвечает Картик. — Ты должна идти только вперед. Строить свое будущее.