P. S. Сначала не хотел детали описывать, но потом, подумав, решил добавить.

Возле советской делегации вертелись наши журналисты, корреспонденты и фотографы. Всякий норовил услужить. Ввиду того, что некоторые ушлые выпросились заранее вылететь в Женеву, то с приездом нас туда уже нашлись мидовские «специалисты» по международным вопросам, которые якобы узнали у своих западных коллег, с чем приехали бывшие союзники и какие вопросы будут обсуждаться на Женевской конференции.

Прорвались они к Булганину, который представил Хрущёву и Молотову этих деятелей, и те доложили. Разошлись довольные. Булганин, обращаясь ко мне, сказал: «Вот как, Иван, надо работать». Я ответил: «Хорошо сработано», а сам думаю, когда же мои люди доложат, что будет на самом деле, так как улетая из Москвы, я дал задание получить согласованный американо-англо-французский документ по Женевской конференции, так как у меня такая возможность была в одной из этих стран.

Назавтра основное заседание, а у меня еще нет ничего. Через час приходит ко мне сотрудник и говорит: «К вам из Парижа прилетел посыльный». Встретившись, он доложил, что привёз документы. Я придержал его в своей комнате и пошёл в сад, где за столом сидели Молотов, Хрущев и Жуков[515].

Когда я подошёл, Г. К. Жуков на меня и сказал: «У Ивана какая-то новость». Тогда я сказал, что «хочу рассказать, что будет завтра на заседании, только предварительно вам надо забыть, что говорили вам „специалисты“ и журналист». Все улыбнулись. И я зачитал весь документ, о чём договорились союзники. После этого В. М. Молотов сказал, что журналисту нашему союзники нарочно пыль в глаза пустили, чтобы дезинформировать нас.

Хрущёв спросил: «А достоверны ли эти данные?» Я ему сказал, что ход совещания, я думаю, подтвердит мои данные. Он сказал: «Познакомьте с этим документом Громыко, который находится в посольстве».

Ну, ход совещания полностью совпал с моими данными. В первый же день было видно, что они нас прощупывают и ничего конкретного не предлагают. Потом это же прощупывание продолжалось путём вносимых приглашений делегации в резиденции. Журналисты лезли за новостями каждый день к нам, но я их старался не пускать. Один из них притащил известного часового торговца Николу Цоч, который всем: Булганину, Хрущёву, мне и нашим сотрудникам — подарил часы. Мне — самозаводящиеся, т. е. рукой машешь, а они заводятся. Он, видно, не знал, что я на руке-то не люблю носить часы.

Сотрудникам государственной безопасности Швейцарии мы устраивали новые осложнения, и они старались обеспечить безопасность нашей делегации. Кончилось тем, что они попросились сфотографироваться с нашими руководителями. Я их построил в саду и позвал наших для фотографирования. Все остались довольны…

В результате на Женевской конференции кое о чём договорились, да и то, как мне показалось, условно, а конкретного мало. После заседаний в перерывах вновь беседовали, затем приглашали друг друга к себе в резиденцию.

Большое дело играл Г. К. Жуков при переговорах с Эйзенхауэром. Два старых фронтовика. Много раз вместе заседали в Контрольном Совете в Берлине. Взаимно награждены орденами за разгром фашизма и т. д. Эйзенхауэр Жукова приглашал в Америку своим гостем. Приглашение было принято.

Там же обменялись подарками. У Жукова выходила замуж дочь, а у Джона, сына Эйзенхауэра, родилась дочь. И на беседах Эйзенхауэр больше разговаривал с Жуковым, а не с Булганиным и Хрущевым, которых не знал.

У Идена встреча, как и полагается у англичан, была вежлива, чопорна, официальна.

Французы выглядели какими-то весельчаками. Фор — премьер-министр, весёлый парень, любит выпить, сам ничего не решает, а говорит: «Я должен посоветоваться с правительством». Так что от него нельзя было большего и потребовать.

Доказательством всею служит такой факт. Я один раз не пошёл на заседание (беседу), когда французы приехали к нам в резиденцию, и вышел во двор, посмотреть, как себя во время приёмов ведут сотрудники. Вот там, когда угощали французов (обслуживающих), я «познакомился» с шофером премьер-министра Фора. Парень весёлый, в прошлом моряк, за 60 лет, подвыпил, стали беседовать, и он свободно отвечал на мои вопросы.

Когда я спросил: «Ну, а как этот премьер?», шофер улыбнулся и говорит: «Знаешь, я тебе что скажу, — (мы с ним были на „ты“, так как я через переводчика представился тоже шофером одной из советских машин), — я возил уже не один десяток премьеров, они у нас сменяются, как перчатки, этот долго тоже не удержится». В этом он прав, судя по Фору.

Затем он меня приглашал в Париж. Там у него свой домик, виноград есть, и «там мы гульнём». Видно, я ему понравился, или он был пьян, но, к сожалению, дальше разговор продлить мне не удавалось, хотя я и виделся с ним ещё 3–4 раза.

Причина этому следующая: в разгар беседы во двор вышел из резиденции Жуков Г. К., в форме. Увидел меня и подошёл, да к тому же ещё и обнял, и говорит: «Ты что тут, Иван, делаешь?» Я говорю: «Вот, беседую с коллегами». И далее: «Вот, познакомься, водитель премьера Фора».

Жуков, как водится простому русскому человеку, протянул руку шоферу и пожал её. Корреспонденты и тут вертелись. Я крикнул одному, чтобы нас втроем сфотографировали, что и было сделано, ну затем с Жуковым ушли. И это всех насторожило.

На следующий день на приёме у президента Швейцарии я вышел во двор к сотрудникам и увидел «коллегу», он робко ко мне подошел и не как раньше поздоровался, издалека приложив руку к фуражке. Я подал ему руку, он уже подобострастно пожал её, но разговор не клеился, он был смущён.

Я начал расспрашивать, почему он ко мне изменился. «Коллега» мне робко сказал: «Я вижу, что вы не шофёр». Я спрашиваю: «Почему?», он ответил: «Маршал Жуков обнимать шофёра не будет». Я его пытался убедить, что маршал Жуков у нас простой, из простого народа, сам рабочий и т. д., но у него эти понятия не укладывались в голове.

В конце он мне говорит: «У нас во Франции считают Маршала Жукова самым большим полководцем, наряду с Наполеоном, но только умнее. Наполеон глупо сделал, что пошёл на Россию. Вот если бы вы мне дали фотографию, когда мы вчера с ним сфотографировались, то это для меня было бы большим подарком». И далее добавил: «Я бы на этой фотографии добыл себе авторитет и деньги». Фотографию он получил. Вот проклятая буржуазная идеология — «авторитет и деньги», без этого ни шагу.

В общем, 24 июля распрощались с Женевой и вылетели в Берлин. В Берлине нас ГДРовцы встретили подобающим образом и повезли к Гротеволю на квартиру, чтобы сразу покушать.

Приехали, помыли руки, сели за стол, и начались разговоры. Сперва начал Гротеволь рассказывать об успехах ГДР, а за тем стал говорить Вальтер Ульбрихт.

Сидим 10 минут, к еде не приступаем — неудобно. Сидим 20 минут, 30 минут, 45 минут, а потом уже Хрущёв говорит: «А мы кушать будем или нет?» И только после этого покушали. Вот как любят говорить немцы.