Кастерлей нашел ее в этом доме двенадцать лет спустя, он вылепил ее по тому образцу, какой был ему нужен, и рассказал о ней своим партнерам здесь, в этом подземном зале. Ему казалось забавным, что побочная дочь Ламприера будет орудием в игре против отца и против брата. Виконта веселил идеальный треугольник из трех Ламприеров. Жак мог бы тогда сказать правду, но он предпочел промолчать про ту ночь, когда они с Шарлем укрылись от индуса на Рю-Бушер-де-Дю-Буль, в «Красной вилле», когда шел ужасный ливень, всю ночь.

С индусом было уже покончено. Вокансон упаковал его в карету. Дождь лил по крышам, грохоча, как эти потоки воды за дверью зала. В доме горели свечи, и женщины порхали прелестными призраками, кружась вокруг него, сверкая раскрашенными ногтями и дешевыми побрякушками. Уже почти рассвело, когда Жак поднялся по лестнице на второй этаж в поисках Шарля…

За дверью подземной залы раздался первый громкий треск.

… Жак открывал двери, заглядывая в каждую комнату, в поисках своего друга…

Снова треск, еще громче. Жак почувствовал, как в его горле закипает кровь. Фитили в лампе горели ровным огнем.

… Она сидела обнаженная на смятой постели. Рядом храпел в стельку пьяный Шарль. Комнату заливал красный свет. У Жака голова пошла кругом, и женщина слегка шевельнулась. Она что-то сказала, но дождь шумел слишком громко — как вода за дверью. Шарль шевельнулся, и женщина холодно взглянула на него. Тело ее было красным, словно в доме полыхал пожар. Она призывно раздвинула ноги. Жак подошел, и потолок закружился над ними темным кругом. У стены ворочался Шарль: но вот распахнулись двери, и на него взглянуло лицо младенца. Оно было черным. Обожженным. Лицо ребенка… Обожженные губы двигались, глаза моргали под шелушащимися веками…

Казалось, будто время застыло на мертвой точке и все эти годы не двигалось, а сейчас наконец вырвалось на свободу и помчалось вперед. Дверь зала с грохотом разлетелась в щепы. В проеме двери стояла фигура. Голова Жака разрывалась от рева воды. Глаза застилала кровавая пелена, но он видел, что яростный поток за дверью мерцает зеленым светом, и это свечение пробивалось сквозь багровую дымку. Потом Жак увидел три корабля, кружившиеся в потоке воды за дверью залы. Существо, стоявшее в дверях, обратило к Жаку обожженное лицо, и ангел мщения шептал у него в голове о том, что оба они уже знали. Корабли сталкивались друг с другом, корпуса их сплющивались, груз летел в воздух, с бочек падали крышки, и целые тучи удушающего порошка кружились над разбитыми кораблями. Ангел мщения отвернулся от Жака и взглянул на того, кто сидел во главе стола. Жак увидел, как он опустился на колени перед Франсуа и что-то говорит, ему, но Жак не мог разобрать слов из-за грохота ломающихся снастей и громкого стука своего сердца. Он задыхался. Он еще боролся, но смерть была рядом, и никто не спешил ему на помощь. Свет уходил из глаз. Джульетта? Дочь? Теперь он утратил ее навсегда. Ангел поднялся, и губы Франсуа шевельнулись, будто он пытался что-то сказать, но черное крылатое существо уже схватило лампу. Облака стали гуще: огромные тучи желтого и серого порошка ждали крохотной искры, чтобы прогремел взрыв. «Тисифона», «Мегера», «Алекто». Щепки, разбитые корабли. Жак попытался поймать ртом воздух, но горло ему залила кровь. Черный ангел взглянул на него, и лицо засияло младенческой улыбкой. Франсуа визжал что-то непонятное. Ангел мести отвернулся. Жак увидел, как он поднял руку и с размаху швырнул лампу с восемью пылающими фитилями в самую гущу пороха.

* * *

Европа в замешательстве. В дверцы и окошки механизмов, которыми она управляется, ломятся послания, запоздало копирующие друг друга; но никакого соответствия, сигналы сбивчивы. На склоне холма к северу от Рошели мигает маяк, но луч его отклонился от цели на какие-то доли градуса, и результат искажения здесь, на улицах Лондона. В оперном театре злосчастные ценители искусства жадно ждут выхода Марчези. На пристани воцарился мир: вирус «Пираты» скрестился с вирусом «Штольц», чтобы произвести на свет новую, более выносливую разновидность. Подземные пути разбегаются в стороны друг от друга, не желая соединиться, как планировалось. Двое убийц отступают в темноте на запад, каждый выпад встречает ответный бросок, схватка продолжается. Виконт мертв. Ламприер мчится по гулким коридорам в поисках утраченной любви, по замкнутым петлям, спиралью уходящим в глубину и дрожащим от гула подземных вод. Тем временем груз трех кораблей смешивается в одно гибельное облако, и самый сильный игрок, самый терпеливый наблюдатель, берет в руки лампу, собираясь дать последний сигнал, перевести стрелки и пропустить вперед даму, перед которой не устоит величайший из всех земных игроков. В сотнях футов над этой вспышкой на Леднхолл-стрит собралась толпа.

Ослепительный зной угасающего дня, жар всех оставшихся позади летних дней иссушил эту жирную землю. Взволнованная река заполнила расщелину в русле, и сытая мульча бурлила пузырями и сгущалась в кипящую пену, кристаллами застывавшую под палящим солнцем. Обширный слой природной селитры лежит под паром в ожидании дополнительных элементов — серы и угля. Пропорции составляющих правильной смеси неустойчивы, доля каждого элемента колеблется, и вот уже отношение масс селитры, серы и угля составило 75:10:15 и приближается к магическому 75:12:13, при котором компоненты могут вступить друг с другом во взаимодействие и взорваться. Порох совершенно сух, пропорция достаточно точна. В недрах Зверя уже зажжена спичка. Под городом притаилась гигантская пороховая мина, и, быть может, город об этом знает: дома буквально выгоняют своих обитателей на улицы, и улицы заполняются теми, кто бежит от старого порядка, и теми, кто ищет нового. Бульвары и улочки пульсируют, то сжимаясь, то расширяясь, словно кишки подземного Зверя обрели собственную жизнь и прорвали каменную кожу, чтобы образовать на поверхности дополнительный экзоскелет. Люди теснятся на улицах, свет факелов отбрасывает багровые блики на потемневшие декорации, когда Ламприер возникает на сцене и мчится вниз по ступеням Торгового дома Ост-Индской компании, смешивается с толпой на Леднхолл-стрит, протискивается между выжидающими мятежниками в своей безнадежной, погоне, ибо он снова потерял ее, и зовет: «Джульетта! Джульетта!» — но она не слышит его, она исчезла, и на пути Ламприеру попадаются лишь бунтовщики.

Лица людей, оранжевые и желтые в свете факелов, переполняют улицу и тянутся гигантской змеей куда-то вдаль; все они обращены к западу, в сторону дрожащих от страха полицейских, держащихся от них на безопасном расстоянии в дальнем конце улицы. Тело этой неповоротливой гидры пока что пребывает в бездействии, а голову ее представляет собой Фарина. Дует ветер, горячий ветер, крепчающий с каждой минутой. Волосы Фарины развеваются, падая ему на лицо. Он говорит с толпой.

Ламприер прокладывает себе путь локтями через толпу, вслед ему летят брань и тумаки. Ламприер вытягивает шею, продолжает звать Джульетту. Толпа смыкается у него за спиной. Одни группы слушателей кричат, другие хранят молчание и размышляют. Фарина — указующий перст. Настроение толпы понемногу начинает меняться. Ламприер оглядывается по сторонам, всматриваясь в лица, горящие жаждой перемен. Четыре человека, стоящие во главе толпы, наклоняются и что-то поднимают с земли. Внимание толпы переключается на этих людей. Ламприер выглядывает поверх голов и видит, как четыре человека выходят вперед и высоко поднимают над головами толпы Это. Ламприер испуган до полусмерти. Может ли это быть?