5 апреля личный секретарь короля лорд Стэмфордхэм пишет министру иностранных дел Артуру Бальфуру письмо с просьбой отозвать приглашение Николаю и Александре. Он пишет, что против приезда опального русского монарха и его семьи выступают не только аристократы в клубах, но и лейбористы в палате общин, и простой народ. «Король с самого начала считал, что присутствие императорской семьи (и особенно императрицы) в этой стране вызовет самые разные сложности, – пишет он, – и я уверен, что вы понимаете, насколько затруднительной эта ситуация будет для нашей королевской семьи».

Правительство не сопротивляется. «Возможно, нам придется предложить Испанию или юг Франции, как более подходящие места проживания для царя, чем Англия», – отвечает лорд Бальфур.

Царская семья всего этого не знает, ее единственное связующее звено с внешним миром – министр юстиции Керенский, который время от времени навещает Романовых в Царском Селе. Во время очередного визита он сообщает им об ужесточении режима: под давлением Петросовета он вынужден изолировать императора от императрицы, а детей оставить с отцом, к которому, как он считает, они больше привыкли.

«Это будет для нее смертью, – говорит Керенскому 79-летняя фрейлина Нарышкина, которая в числе немногих придворных осталась с царской семьей. – Нельзя себе представить более нежную мать, чем она. Если дети болеют, как, например, сейчас, Императрица не покидает их ни днем, ни ночью. Ее дети – это ее жизнь!» Керенский соглашается. Впрочем, разлука Николая и Александры продлится недолго. Через несколько дней ограничение будет снято.

Довольно скоро даже царская семья проникается симпатией к Керенскому. Нарышкина сожалеет, что Николай II, будучи императором, не окружил себя такими людьми, как Керенский: «Если бы государь мог отделаться от своего культа самодержавия, столько же мистического, как и политического, и окружить себя силами страны, вместо кучки негодяев, которым он доверяет, – как все было бы иначе!» С очевидной симпатией о Керенском отзывается и сам Николай.

Дневник бывшего императора за весну 1917 года выглядит как записки скучающего дачника. Он гуляет, катается на велосипеде и на байдарке, пилит деревья, собирает пазлы с детьми и читает им «Графа Монте-Кристо» и «Записки о Шерлоке Холмсе», сам читает Мережковского. Единственное переживание Николая связано с невозможностью переписываться с матерью – только по ней он скучает. Однажды за обедом он начинает рассуждать о том, что счастлив оттого, что ему больше не надо заниматься государственными делами – потому что чтение докладов министров «только сушило мозг».

Николай не знает, что Георг V отказался его принимать, – он вообще ничего не знает о своем будущем. Как не знает, долго ли ему придется жить в Царском Селе – или все же семье позволят переехать в Крым, где живут остальные родственники.

Приехав с Финляндского вокзала в особняк Кшесинской, Ленин сначала выступает с балкона, а потом произносит программную речь для своих единомышленников. Его выступление всех шокирует примерно как речь пришельца, только что упавшего на Землю с Марса. Ленин как всегда харизматичен, слушатели не могут не поддаться обаянию – но то, что он говорит, переходит все границы. Для всех его слушателей крушение монархии, случившаяся революция – это безусловное благо, движение в правильном направлении. Ленин же утверждает обратное – в самой революции и в новом демократическом правительстве нет ничего хорошего. Нужно воспользоваться тем, что режим стал слабее, уничтожить его и забрать власть. Защита отечества, говорит Ленин, означает защиту одной банды капиталистов от другой. Империалистическая война (против Германии) должна превратиться в гражданскую (против собственных капиталистов). Оборонительную войну нужно прекратить, землю и банки национализировать, имущество помещиков и аристократов конфисковать – и народы остальных стран сразу присоединятся к русской революции. Именно в этот вечер он предлагает переименовать партию, назвав ее коммунистической.

«Я чувствовал себя так, как будто меня били по голове цепами, – вспоминает член исполкома Петросовета Николай Суханов. – Было ясно одно: мне, человеку свободному, с Лениным не по пути».

На следующий день в Таврическом дворце проходит заседание Всероссийского совещания Советов рабочих и солдатских депутатов – новый российский квазипарламент теперь включает делегатов со всей страны. Ленин, едва выспавшись, едет туда. Сначала он выступает перед небольшой аудиторией большевиков, но потом его зовут в большой зал, и он бежит туда. Его речь войдет в историю как «апрельские тезисы» – совершенно возмутительные с точки зрения всего собрания. Он предлагает устроить конец света: прекратить войну, даже оборонительную, уничтожить государство, в том числе армию (заменив ее «вооруженными народными массами»), чиновничество, полицию, банки; свергнуть Временное правительство, передав власть Советам. Последний пункт присутствующим должен, по идее, понравиться, но после всего сказанного все смотрят на Ленина как на опасного сумасшедшего. Ленин пытается быть максимально резким и жестким, чтобы не допустить объединения большевиков и меньшевиков. Потому что в этом случае он превратится в рядового партийного деятеля в огромной партии под руководством Церетели.

Начинается скандал. На трибуну выходит Церетели и выступает довольно ласково и примирительно. Цитируя Маркса, он говорит, что одиночки могут ошибаться, но классы не ошибаются. И его, Церетели, не пугают заблуждения Ленина, поэтому он готов протянуть ему руку. После истеричной речи Ленина уверенный тон Церетели – полная победа. Ленин раздраженно выбегает из зала в сопровождении многих, но далеко не всех однопартийцев. Часть большевиков принимает сторону конструктивного Церетели, а не своего лидера.

«Пусть себе живет без революции, а мы, оставшиеся здесь, будем продолжать идти по дороге революции», – говорит вслед Ленину председательствующий Николай Чхеидзе.

«Ленин вчера совершенно провалился в Совете, – с радостью рассказывает Милюков послу Палеологу. – Он защищал тезисы пацифизма с такой резкостью, с такой бесцеремонностью, с такой бестактностью, что вынужден был замолчать и уйти освистанным… Уже он теперь не оправится». «Дай бог», – отвечает Палеолог.

Провал Ленина становится еще более очевиден, когда через день давний товарищ Церетели, большевик Лев Каменев, публично критикует апрельские тезисы на страницах «Правды», подчеркивая, что мнение Ленина – это его личное заблуждение, а не позиция партии.

Дальше происходит то, что Крупская называет «травлей». Все газеты цитируют его «пораженческие» тезисы, припоминают, что Ленин со товарищи вернулся в Россию с согласия германского императора, называют его немецким шпионом. Командир отряда матросов признается журналистам, что стыдится того, что встречал изменника Ленина на Финляндском вокзале. Под окнами штаба большевиков собирается митинг. Ленин выходит на балкон объясниться, но снова терпит поражение и прячется в здании. Кажется, это конец его политического взлета, продлившегося лишь сутки.

Война – это действительно самый острый вопрос и главный фактор поляризации общества. Никто не спорит с тем, что ее нужно продолжать, но во Временном правительстве нет единого мнения, чем она должна закончиться. Министр иностранных дел Павел Милюков и военный министр Александр Гучков свято уверены, что нужно исполнить мистическую мечту русских имперцев и взять Константинополь. Однако эта мысль близка не всем: например, Керенский уверен, что война должна быть только оборонительной – до освобождения российской территории от немецкой оккупации. Он против любых новых завоеваний – аннексий и контрибуций. Это выражение у всех на устах, «аннексии и контрибуции» обсуждают в трамваях, кинотеатрах и казармах.