ко двору. Екатерина же представила девушке высокого, худого двадцатилетнего юношу со светлыми волосами и красивыми светлыми глазами и губами, одновременно чувственными и аскетичными. Симпатичное лицо слегка портил крупный нос. Молодой человек был печален: он потерял слух после болезни и не слышал больше ничего, кроме музыки.

Кассандра же пела ангельским голосом, и Ронсар (а это был он) с удовольствием ее слушал, смотря на нее влюбленными глазами, ибо она была очаровательна. Екатерина учла это и представила молодых людей друг другу, проявив большую чуткость: «Будьте добры к нему, — сказала она Кассандре, — ибо он поэт и дружит с богами. Ревнивые боги лишили его возможности слушать докучливые земные голоса несчастных смертных. Только музыка беспрепятственно достигает его слуха, и Вы его очаровали…»

В течение двух следующих дней Пьер и Кассандра не отходили друг от друга. Они совершали долгие прогулки по саду и подолгу останавливались перед каким-нибудь розовым кустом; воспоминания об этих днях навсегда поселились в сердце поэта.

Когда пришло время расставания, Кассандра, конечно, пригласила влюбленного в нее юношу в Тальси, и он вскоре появился там, ибо благопристойность это позволяла. Дом приятно поразил его, и еще более поразила его девушка, чьей руки он хотел бы просить. Увы, хотя он и был достаточно благороден — достаточно для Сальвиати, которые насчитывали в своем роду двух или трех кардиналов и одного гонфалоньера Церкви — то не был достаточно богат. А для Бернара Сальвиати состояние значило многое. Флорентиец не мог себе представить, как это его Кассандра покинет Тальси ради сельского домика в местечке Поссоньер, который составлял единственное земельное владение молодого человека. Итак, Ронсар несколько раз приезжал навестить Кассандру, после чего Сальвиати дал ему понять, что его присутствие не столь желательно. Потом семья уехала в Париж.

Ронсар понял всё и с сокрушенным сердцем, покинув Кассандру, чьи глаза замутились слезами при расставании, отправился в замок Пэн, около Мэна, где отыскал своего друга Антуана де Бэф. Там же он встретил венского гуманиста Дора, и было положено начало Плеяды. Но мысль о Кассандре не покидала Ронсара. Когда он не учился, то думал о ней. Вспоминай боскеты сада в Блуа, он написал:

Милая, пойдем отыщем розу,

Что утром раскрыла во всей красе свое пурпурное платье,

Даря его солнечным лучам, мы увидим

Отсветы пурпура на складках одежд,

Что исчезнут вскоре, когда ее лицо,

Озаренное светом, погаснет.

Год прошел без единой весточки. И вот, в один из вечеров, когда поэт окончил трудный перевод из Тита Ливия, он получил потрясающую новость: Кассандра недавно стала супругой Жана де Ренье, одного из ее кузенов, который был совершенно неинтересен, но зато богат.

Когда семь лет спустя Ронсар вновь увидел Кассандру, она была всего лишь незаметной помещицей. Он же стал «Королем Поэтов»… со временем полюбивший другую.

У Бертрана Сальвиати был сын, Жан, а у Кассандры — племянница по имени Диана, чьи волосы были столь же светлы, сколь черны волосы ее тетушки. Диане было шестнадцать, когда, прогуливаясь верхом в окрестности Тальси, она встретила забавного юношу лет восемнадцати. Длинный и худой, он бродил вдоль берега пруда с тростинкой в, руках, напоминая голенастую птицу. Птица была не в духе…

Девушка тут же поняла, кто это такой — о нем много болтали в округе. Поговаривали даже, что он умер, и Диана спросила себя, человек это или призрак? Он действительно сделался уже разновидностью привидения, ибо с одиннадцати лет Агриппа д'Обинье был по уши погружен в ужасающие проблемы религиозной войны, которая раздирала тогда Францию. Сын Жана д'Обинье, сеньора де Бри де Сентонж и бальи Пона, Агриппа был протестантом и в детстве стал свидетелем столь ужасной сцены — трупов, повешенных в Амбуазе, — что до конца жизни остался верен Реформации, и посвятил ей все свои силы. Ради этой веры он в пятнадцать лет присоединился к армии Конде и Колиньи со всем пылом юности считая, что он создан для войны. Он сделал это с яростью, рвением, мужеством, рассказ о которых заставил бы побледнеть даже бывалого человека. Ради своего, друга Генриха Наваррского, будущего Генриха IV, он сражался в Ярнаке, Рош-Абейле, в Поне. Когда же он подхватил серьезную болезнь, его отправили домой, умирать в тишине и мире. Он избрал для себя владение Ланд-Гуинемер, расположенное в Блезуа, и доставшееся ему от матери, Катрин де Лестанг. Он действительно любил этот одинокий дом, хранимый тишиной среди прудов.

Заинтригованная странной встречей, Диана спросила у Агриппы: ведь недавно говорили о его смерти? Не чудо ли это? — Нет ничего похожего на чудо. Однако этот высокий юноши, покрасневший вдруг до цвета моркови, был очень странного телосложения. Он сказал, что чувствует себя хорошо и что вскоре будет уже совершенно здоров. Тогда Диана пригласила его в Тальси.

Агриппа сомневался. Он знал, что Жан Сальвиати причастен к большой политике и в 1562 году он даже принимал королеву Екатерину, приехавшую тогда, чтобы попытаться найти соглашение с вождями гугенотов. Он знал, что в Тальси живут добрые католики.

Все же он приехал туда, и не один раз. Жан Сальвиати не походил на своего отца. Богатство не было для него столь важным, он стремился постичь человека. В нем Агриппа обнаружил качества возвышенные, что редко бывает в характере простого вояки: любовь к поэзии. Для Дианы Агриппа сочинил стихотворение «Весна»…, которое бросил позднее в огонь в приступе гнева. Тогда же Диана благосклонно приняла ухаживания Агриппы, и когда он должен был отправиться в Париж, где Генрих Наваррский женился на Маргарите Валуа, то мог считать себя женихом Дианы.

Увы, как и прежде неугомонный, он ранил на дуэли королевского офицера, который пытался арестовать его, и был вынужден бежать. Тот день был днем 21 августа. Тремя днями позже была ночь Святого Варфоломея. Агриппа спасся, но война, еще более жестокая, разгорелась с новой силой.

В Тальси — ибо он не осмеливался более вернуться в Ланд-Гуинемер, — Сальвиати принял его, проявив великодушие и некоторую смелость. Несколько дней воздыхания подле Дианы, и Агриппа отправляется в путь…, чтобы вскоре вернуться серьезно раненным. Но он оказался живучим: удача не оставила его. Амбуаз Паре, великий хирург, оказался в то время во дворце. Он сделал Агриппе операцию на кухонном столе. Заботы Дианы помогли быстро встать на ноги. Но увы, они не были свидетельством ответной страсти, ибо Диана тогда уже любила другого: молодого барона де Лимей.

Положение было трудным. Сальвиати