На рассвете поднялись они и позавтракали, и потом дева обратилась к стражу в алом и спросила:

– Дозволено ли нам наполнить сумы снедью на дорогу?

Отвечал Смотритель:

– Еда вон там.

Под взглядом стража гости наполнили дорожные мешки и, собравшись, пошли к выходу, и страж отпер для них двери, не говоря ни слова. Но когда путники обратили лица свои к горам, страж, наконец, заговорил и остановил их, не дав сделать и шагу. И сказал так:

– Куда собрались? Вы ошиблись дорогой!

Отвечал Халльблит:

– Нет же, мы идём к горам и к границе Сверкающей Равнины.

– Не до́лжно вам туда ходить, – возразил Смотритель, – я велю вам воздержаться от этой дороги.

– О, Смотритель Окраинного Дома, с какой стати нам воздерживаться от этой дороги? – вопросил Морской Орёл.

Отвечал муж в алом:

– Потому что долг мой – помогать тем, кто идёт в глубь страны, к Королю, и останавливать тех, кто идёт прочь, от Короля.

– Что, коли пойдём мы прочь, невзирая на твой запрет? – молвил Морской Орёл. – Задержишь ли ты нас силой?

– Каким образом, коли твой спутник оружен? – отозвался Смотритель.

– Так вперёд, – воскликнул Морской Орёл.

– О да, мы пойдём вперёд, – подхватила дева. – И узнай, о Смотритель, что один только вооружённый юноша вознамерился перейти границу Сверкающей Равнины; мы же вдвоём снова возвратимся сюда и двинемся в глубь страны.

Ответствовал Смотритель:

– Мне нет дела до того, что с вами станется после того, как минуете вы этот дом. Впрочем, никто из тех, что уходят со двора к горам, не возвращается назад, разве что в сопровождении вновь пришедших на Сверкающую Равнину.

– Кто же помешает в том? – спросил Морской Орёл.

– КОРОЛЬ, – отозвался Страж.

Надолго воцарилось молчание, и страж обронил:

– А теперь поступайте как знаете.

С этими словами он вернулся в дом и захлопнул дверь.

А Морской Орёл и дева застыли на месте, глядя друг на друга и на Халльблита; и дева казалась удручённой и бледной, но Морской Орёл воскликнул:

– Вперёд же, о Халльблит, раз такова твоя воля; а мы пойдём с тобой и разделим твою участь, какова бы она ни была; да, до самых границ Сверкающей Равнины. А ты, о ненаглядная, чего медлишь? Что стоишь, словно милые твои ножки приросли к земле?

Но дева жалостно вскрикнула и бросилась на траву, и пала на колени перед Морским Орлом, и обхватила его колени и, между всхлипываниями и рыданиями, с трудом выговорила:

– О, повелитель мой и возлюбленный, заклинаю тебя, не ходи; ведь Копьеносец, наш друг, простит нас! Ибо если уйдёшь ты, никогда я больше тебя не увижу, ибо недостанет у меня духу последовать за тобой. О, не ходи, умоляю!

Дева распростёрлась у его ног, а Морской Орёл вспыхнул и заговорил было, но Халльблит оборвал попутчика на полуслове и сказал так:

– Друзья, успокойтесь! Ибо настал миг разлуки. Возвращайтесь тотчас же в глубь Сверкающей Равнины и живите там, и будьте счастливы; и примите благословение моё и благодарность за вашу любовь и помощь. Ибо если последуете вы за мной, то погибнете сами, а мне пользы не принесёте. Всё равно как если бы радушный хозяин вышел проводить гостей со двора и через поле, в то время как гости идут на край света; а коли в поле поджидает лев, с какой стати хозяину гибнуть во имя учтивости?

С этими словами Халльблит наклонился к деве, и поднял её с земли, и расцеловал; затем обнял Морского Орла и сказал:

– Прощай, сотоварищ по плаванию!

А дева вручила юноше дорожный мешок со снедью и пожелала ему доброго пути, горько рыдая; мгновение Халльблит ласково глядел на обоих, а затем отвернулся и зашагал к горам – широким шагом, высоко вскинув голову. А влюблённые не стали смотреть ему вслед, не желая усугублять своё горе, но тотчас же, нимало не мешкая, двинулись в обратный путь.

Халльблит зашагал вперёд; но не успел он сделать и нескольких шагов, как голова у него закружилась, а земля и небо закачались перед глазами, так что пришлось юноше присесть на камень у дороги, гадая, что это на него нашло. Затем поднял он взгляд на скалы, что теперь казались совсем рядом, у края равнины, и слабость и головокружение усилились, и ло! – по мере того, как смотрел юноша на горы, померещилось ему, будто утёсы рвутся ещё выше, к небу, навстречу чужаку, грозя на него опрокинуться, а земля словно вздыбилась у него под ногами, и тут рухнул он на спину и потерял сознание, и ведать не ведал, что сталось с землей и с небом, и с ходом минут его жизни.

Придя в себя, Халльблит так и не смог вспомнить, долго ли пробыл без чувств; не в силах пошевелиться от слабости, он некоторое время лежал неподвижно, ничего вокруг не различая – даже неба над головой. Позже повернулся он и увидел твёрдый камень по обе стороны от себя, и устало поднялся на ноги, и почувствовал, что совсем обессилел от голода и жажды. Тогда огляделся он и понял, что находится в узком ущелье или распадке среди блёклых скал, голых и безводных, где не росло ни травинки; взгляд его различал только склоны ущелья и ничего более, так что весьма захотелось юноше выбраться за его пределы, осмотреться и понять, куда податься. Тут вспомнил Халльблит о дорожном мешке и схватился за него, и заглянул внутрь, надеясь добыть там снеди, но ло! – вся еда испортилась и пропала даром. Тем не менее, невзирая на слабость, юноша повернулся и с трудом побрёл вдоль по едва различимой тропке, уводящей вверх, к выходу из ущелья; и, наконец, добрался до вершины, и уселся на камень с другой стороны, но некоторое время не смел поднять глаза и оглядеть землю, ибо боялся увидеть там знамение смерти. Наконец взглянул он и обнаружил, что оказался высоко среди горных пиков; перед ним и по обе стороны раскинулся мир красновато-жёлтого камня; хребет за хребтом поднимались впереди, словно волны разбушевавшегося зимнего моря. Солнце приближалось к зениту и ярко и жарко сияло над пустошью; однако ничто не говорило о том, что со времён сотворения мира здесь побывала хоть одна живая душа; вот только помянутая тропка уводила вперёд, вниз по каменистому склону.

Туда и сюда, и повсюду вокруг, обращал юноша взгляд, напрягая зрение, на случай, не разглядит ли хоть чего примечательного среди каменистой пустоши; и наконец, между двумя зубцами скалистого хребта по левую руку он различил зелёный проблеск, сливающийся с холодной синевой дали; и подумал в сердце своём, что это – последнее напоминание о Сверкающей Равнине. Затем возвысил он голос в безмолвной пустыне и молвил вслух, хотя слышать было некому:

– Вот и настал мой смертный час; здесь гибнет Халльблит из рода Ворона, не совершив назначенного, не найдя утоления тоске своей, и брачное его ложе остыло навеки. Да живёт и процветает клан Ворона вовеки веков, и мужи его, и девы, доблестные, пригожие и плодовитые! О, род мой, дай благословение умирающему, который поступает не иначе, как по законам твоим!