нищий старик, отстав от матросов, завернул во двор какого‑то торгового дома. Выбрав укромный уголок между ящиками и тюками, нищий снял с плеч поместительную котомку, выложил из нее вещи и вывернул наизнанку, превратив нищенскую суму в очень приличный дорожный мешок, куда он спрятал свои отрепья и жалкое подобие шляпы. В числе извлеченных вещей оказался легкий синий плащ, берет, кружевной галстук и зеркало. В две‑три минуты нищий преобразился в типичного старого артиста или художника. Он расчесал волосы, удалил с лица бороду и придирчиво освидетельствовал перед зеркалом свои баки, чтобы убедиться, надежно ли они приклеены. Наконец, взяв за кожаную ручку дорожный мешок, старик бодро зашагал к гостинице «Ливорно».

У хозяина отеля, восседавшего за конторкой, человек заказал себе на сутки номер, записав в книге приезжих свое имя: «Карло Морелли, художник. Верона».

Делая эту запись, гость пробежал глазами всю страницу с именами постояльцев прибывших в последние дни; в верху листа он нашел запись: «Томазо Буотти, доктор богословия. Венеция».

Против этой фамилии стояла цифра 12.

Веронский художник проговорил с подкупающей вежливостью:

— В прошлом году я жил у вас в двенадцатом номере. Меня пленил вид из окна. Я хотел бы занять снова именно этот номер.

— К сожалению, он освобождается только завтра. Но точно такой же вид вы могли бы иметь из соседнего, десятого, номера, синьор.

— Спокойные ли там соседи? Мне очень не хотелось бы попасть в соседство дам с детьми.

— Синьор, в таком случае — это наилучший выбор! Номер двенадцатый, смежный с десятым, занят почтенным одиноким ученым. Сейчас у него находится первый посетитель за несколько дней. Лучшего соседа нельзя желать. Обычно мы сдаем оба номера вместе — они связаны между собою дверью, — но я ручаюсь вам, что это нисколько не нарушит вашего покоя, сударь.

— Отлично! Могу ли я уже занять свою комнату?

— Разумеется!

Оставив в руке хозяина серебряное скуди и удостоившись титула «эччеленца», художник из Вероны поднялся во второй этаж. В полутьме коридора он с большой осторожностью вставил ключ в замочную скважину своего покоя, опасаясь вызвать малейший шорох. Открыв дверь, он с такими же предосторожностями запер ее изнутри и огляделся. Слева в стене виднелась дверь, полускрытая за портьерой. Художник на цыпочках пересек номер, отогнул портьеру и приник ухом к замочной скважине.

В номере соседа-ученого шел негромкий разговор, и слова собеседников были отчетливо слышны веронцу, притаившемуся за портьерой.

— Мистер Кремпфлоу, — говорил кто‑то по‑французски очень приятным голосом, — часть задачи вы, несомненно, решили. Я готов просить моего покровителя о выплате вам одной четверти установленной премии. Однако главное еще впереди: во‑первых, нужны неоспоримые доказательства гибели Джакомо Молла, или, как вы его называете, Джакомо Грелли, а во‑вторых, еще не собраны надежные сведения о потомках этого лица.

— Детей у Грелли как будто не было, а сам он погиб, — отвечал сиплый голос с явным английским акцентом. — На разъезды по вашему делу я потратил полгода и порядком издержался, дакт.

— Синьор Кремпфлоу, повторяю, что после доклада моему покровителю я, вероятно, смогу вручить вам чек на две с половиной тысячи.

— Слушайте, дакт, давайте бросим эти недомолвки! «Мой покровитель»… Я давно знаю, кто этот покровитель. Это сам граф д’Эльяно, а Джакомо — его незаконный сын. Ну, что вы скажете? Можно водить за нос Алекса Кремпфлоу, а? Я скажу вам, дакт, что провести меня трудновато, будь проклята моя кровь!

— Прошу вас по‑прежнему хранить в тайне цель розысков… Главное же — найдите либо потомков Грелли, либо несомненные доказательства его бездетности. Что вами выяснено о связях Джакомо Грелли, синьор Кремпфлоу?

— У пирата могли быть любовные делишки во всех странах, но его невестой считалась Доротея Ченни, эта рыбачка-красавица, которую вы, дакт, знали девчонкой. В Сорренто, в деревушке, где умерла ее мать Анжелика, поговаривают, будто бы у Доротеи за границей родился и погиб ребенок. Но черт же ее знает, чей это был младенец…

— Мистер Кремпфлоу, этими выражениями… применительно к лицам, близким к синьору Джакомо, я… просил бы не злоупотреблять… Однако местопребывание Доротеи Ченни в годы 1769–1773 действительно очень важно выяснить! Возможно, что отцом ее ребенка и был синьор Молла.

Собеседники помолчали. Затем снова зазвучал первый голос:

— Какие подробности известны о потоплении шхуны «Черная стрела»? Можно ли считать несомненным, что Джакомо Грелли погиб?

— Гм!.. Известно, что французский корвет утопил шхуну со всей ее бандой в Индийском океане. Было это в апреле 1768 года… Мой компаньон мистер Крейг — вот знаток моря! Плавал боцманом, видел, быть может, и «Черную стрелу», пожалуй, знает подробности гибели этой пиратской шхуны… Придется мне съездить в Англию, выяснить кое‑что, а потом взяться за розыски наследников синьора Паоло… Обещанный вами гонорар я хотел взять с собою.

— Вам придется подождать, пока я вернусь из Венеции с чеком. Или же я перешлю деньги прямо в Бультон…

— Благодарю покорно! Мне вовсе не нужно, чтобы каждая бультонская собака знала, откуда и какие суммы я получаю. Сколько времени займет ваша поездка в Венецию?

— Боюсь, не меньше месяца… У меня много других неотложных дел.

Мистер Кремпфлоу, казалось, погрузился в раздумье.

— Месяц! Ну, месяц отдыха я могу еще себе позволить. Съезжу еще раз в Сорренто и на Капри. Здесь, в Ливорно, пороюсь еще в полицейских бумагах чиновника Молетти. Только… согласится ли граф д’Эльяно заплатить за известие, что сынок его сделался пиратом?

— Вы опять забываетесь, синьор! Скажите лучше, каким образом вам удалось напасть на след Джакомо Молла?

— Э, дакт, вы желаете выпытать у меня профессиональную тайну! Но уж так и быть, скажу вам: фамилия Бартоломео Греллея, или Грелли, который стал отчимом Джакомо Молла, напомнила мне, что в Италии был пират с такой же фамилией. Оказалось, что этот разбойник носил имя Джакомо… Я ухватился за эту нить и нашел в старых полицейских актах приметы разбойника Грелли. Они совпали с тем, что было известно о наружности Джакомо Молла, воспитанника рыбака Родольфо Ченни…

— Прошу вас приложить все силы, чтобы проследить и другие связи Джакомо Грелли. Быть может, кроме семейства Ченни, то есть Анжелики, Доротеи и Антони…

Доктор Томазо Буотти не закончил своей фразы. Веронский художник услышал за портьерой звук отодвигаемого стула и шаги по комнате. Человек в тяжелых башмаках подошел к самой двери. Веронец смог уловить несколько слов, произнесенных англичанином про себя, будто в глубоком раздумье:

— Анжелика! Доротея, Антони… удивительное совпадение имен, черт побери! Ведь в Ченсфильде жили какие‑то Доротея и Антони… Уехали в семьдесят третьем, после второго брака виконта! Говорят, поехали в Италию… к Анжелике Ченни… Гм! Приметы