она разрушала все, что ей нравилось, что было дорого. Раз она приказала вывести свою любимую лошадь, молодую и очень горячую. Навязав ей колокольчиков и бубенчиков на гриву и хвост, с криками пустили ее в поле. Лошадь делала страшные прыжки, бесилась, ржала и, наконец, с пеной у рта помчалась к лесу. Сара судорожно смеялась, ноздри ее расширялись, глаза делались огромными и страшно блестели. Но когда лошадь исчезла в лесу, она испугалась и велела всей дворне искать ее. Лошадь нашли во рву с переломленной ногой. Сара злилась, зачем не умели сберечь ее, и горько плакала.

Часто, рассердившись на горничную, она выгоняла ее. Тогда горбун, одевшись, по старой памяти, в женское платье, входил к Саре, приседал и рекомендовал себя как отличную горничную. Гнев Сары в минуту проходил, она смеялась и позволяла горбуну чесать себе голову, одевать свои маленькие бесподобные ножки. Горбун обходился с волосами Сары, как самый искусный парикмахер.

Сара, даже рассерженная, когда никто не смел подойти к ней, выносила присутствие горбуна; часто даже призывала его. Если муж долго не приезжал, горбун обязан был сидеть у кровати Сары и убаюкивать ее сказками.

На Сару находили дни, когда она просто превращалась в ребенка: робко оглядывалась кругом, всего трусила, ни на шаг не отпускала от себя горбуна; а ночью приказывала ярко освещать свою спальню, и вся дворня пировала перед ее окнами, плясала и пела. К этим странностям все в доме привыкли. Сара была добра, в домашние мелочи не входила, и прислуга была очень довольна, что взбалмошная госпожа не требует особенного порядка.

Однажды Саре вздумалось осмотреть старый сад. Горбун был ее чичероне. Он знал каждый уголок и передавал ей все местные случаи и предания. Осмотрев сад, Сара пожелала итти в старый дом. Горбун заметил ей, что в нем опасно ходить: стены и потолки часто обрушиваются; но его замечание только сильнее разожгло желание Сары.

— Я хочу видеть весь дом! — настойчиво сказала она. — Веди меня!

Горбун знал, что нет средств остановить ее, если уж она сказала «хочу», и повиновался.

Взбираясь по старой, полусгнившей лестнице, Сара побледнела и крепко схватилась за руку горбуна.

— Что с вами? — спросил он. — Не вернуться ли нам? Она оставила его руку и с презрением сказала:

— Трус!

Эхо несколько раз повторило это слово. Горбун побледнел и злобно посмотрел на Сару, которая уже шла по зале, кричала и вслушивалась в эхо.

— Здесь гораздо веселее, чем у нас! И если мне очень надоест, я переберусь сюда жить, — заметила она, рассматривая картины.

— В этом доме нельзя жить…

— Почему? — быстро спросила Сара.

— Потому что здесь поселился старик, которому дед вашего мужа уступил этот дом. Говорят, старик не давал ему ни днем, ни ночью покоя, грозил обрушить на его дом разные несчастия… отец его будто бы с ним имел какой-то договор.

— Я уверена, что дед моего мужа смеялся его угрозам, — заметила Сара.

— Да, сначала и он рассуждал так же, как и вы, пока не случилось с ним одно несчастье…

— Какое? — с любопытством спросила Сара.

— Пойдемте, я вам покажу спальню, где оно случилось….

Они отправились дальше и, миновав несколько комнат, вошли в большую залу, всю обгорелую, с провалившимся полом, так что виден был нижний этаж. Крыша была вскрыта, и один остов потолка со множеством перекладин висел над их головами. Обгорелые балки иные торчали до половины, другие тянулись во всю длину комнаты. То же было и под их ногами.

Сара не без страха взглянула вниз.

— Страшно! — сказала она и притянула к себе свою собаку, которая чуть-чуть было не провалилась, прыгнув на конец обгорелой балки; уголья посыпались и с глухим шумом упали на пол нижней комнаты. Собака заворчала.

Горбун стоял на середине другой балки и покачивался.

— Что же вы? — спросил он насмешливо.

— Упадешь! — поспешно закричала ему Сара, нахмурив брови.

Горбун продолжал покачиваться.

— Вы меня назвали трусом, — заметил он язвительно. — Я хочу вам доказать…

Сара засмеялась.

— Чего тебе бояться? Лишний горб не может уже обезобразить тебя.

И она стала уськать свою собаку на горбуна; но собака не шла на балку. Глаза Сары блеснули диким огнем. Долго билась она с непослушной собакой, наконец схватила ее за ошейник, притащила к балке и сбросила вниз. Пустой дом огласился пронзительным визгом. Внизу началась тревога: раздался дикий крик; стая ворон, тяжело хлопая крыльями, поднялась вверх, иные в испуге бросились к окнам, другие метались и вились над головой Сары, которая, закрыв лицо руками, стояла в углу и дрожала.

Горбун подошел к ней, когда воцарилась прежняя тишина.

— Это был старик? — тихо спросила Сара, отнимая руки от лица.

Горбун кивнул головой.

— Что же, мы не пойдем дальше? — спросил он улыбаясь.

— Кто тебе это сказал? — возразила она с гордостью и, не держась, прошла по обгорелой балке.

Горбун шел за ней. Они вошли в комнату с уцелевшим полом, потом прошли еще несколько таких же комнат и очутились у затворенной двери.

— Здесь, — сказал горбун, отворяя дверь.

Ржавые петли жалобно провизжали, как будто прося не нарушать тишины отслужившего здания.

Комната, в которую они вступили, была без окон: свет входил в нее сверху. Прямо у стены посредине стояла огромная двуспальная кровать; комоды, шкафы и кресла — все было покрыто густым слоем пыли.

— Вот комната, в которой случилось несчастье, — сказал горбун.

— Как сыро здесь! Какая смешная мебель! Посмотри, каков шкаф!

Сара открыла дверцу у шкафа; что-то пискнуло там, заметалось и шлепнулось на пол. Сара с криком отскочила и упала на руки горбуна.

Когда она очнулась, они были уже в саду.

— Что это со мною было? Чего я испугалась?

— Крысы! — насмешливо отвечал горбун.

Сара покраснела.

— Где моя собака? — быстро спросила она.

Горбун стал звать ее. Из-за куста, медленно выступая на трех ногах, показалась собака. Сара пришла в отчаяние.

— Ах, боже мой! Боже мой! Она сломала себе лапу; беги скорее за доктором! — в отчаянии кричала она горбуну, лаская собаку. Она стала перед ней на колени и с такою любовью смотрела ей в глаза, что горбун покраснел и быстро отвернулся.

Целый день Сара возилась с лапой собаки. Она устала и рано легла в постель. Горбун сидел на ступеньке у ее кровати, а возле, на подушке, лежала больная собака.

Комната была небольшая; кровать стояла на возвышении, под розовыми занавесками. Мебель была позолоченная, обитая розовым штофом; пол был устлан дорогими коврами. Свет выходил из розовой вазы, висевшей на средине потолка. Сара лежала в