(Почему от окрестностей Замка ферма «Гевьюн» отправилась в почти трёхсуточное плаванье на юг, хотя до самогО Ньёрдбурга было чуть больше двухсот километров на запад, а до острова Ленский и того меньше, – я, в общем, догадываюсь. Не в ветрах дело, ветра позволяли. Скорее всего, где-то среди кондиционной пыльцы была припрятана пыльца недозрелая, так называемый «грюнсанд», сырьё для мощнейшего системного галлюциногена, который существует под множеством псевдонимов, например, «вздох», «блинк», «дольчавита», «каин» или «царь обезьян». Сейчас об этом не принято вспоминать, но его в своё время использовали правительства терминальных планет – не для того, чтобы адаптировать человеческое тело (в основном иммунную систему) к сосуществованию с внеземной микрофлорой и микрофауной (как это делают препараты, получаемые из зрелой пыльцы), – а для того, чтобы адаптировать человеческое сознание к нечеловечески тяжёлым условиям жизни. Когда-то «грюнсанд» вывозили открыто сотнями и тысячами тонн, а на Эстебан деньги текли просто-таки невообразимо огромные; потом Земля спохватилась, что обитатели колоний как-то иначе смотрят на жизнь, а прародину в упор не замечают; потом было ещё много всяческих событий, и теперь – за один только сбор «грюнсанда» полагается лет пять каторги; однако же – собирают. Если есть канал, чтобы вывести его с планеты, за десять килограммов «зелёного» сырца выручишь столько же, сколько за тонну сырца-кондиции…

Я даже догадываюсь, куда «Гевьюн» стремилась попасть. Примерно на полпути от Ньёрдбурга до Ясного, немного южнее Холма Скелетов, есть лениво дрейфующая «воронка», и постоянный воздушный город там не формируется только из-за близости этой долбанной Стены, которая огораживает тысячекилометровую зону вокруг Башни. Ни один нормальный человек не поселится около Стены. Не потому что вредно или опасно, а – просто противно. Но небольшой безымянный посёлок там есть, и совершенно очевидно, что живут в нём люди не просто так.)

К концу второго дня пути к «Гевьюн» подплыл небольшой дирижабль, а сверху впритирку пролетел вертолёт. Кумико видела, как испугались и оцепенели все, и очень обиделась и за Людвига Ивановича, и за Фрица с Карлом. Когда на ферму перепрыгнули двое в широченных шароварах, в безрукавках и с большими ножами на ремнях; когда Людвига Ивановича поставили на колени, а Люба и Саня вдруг заплакали, Кумико закричала, что не позволит обижать честных фермеров и что её папа…

Так она попала в лапы бандитов – не наших «серых», а отпетых кромешников откуда-то с далёкого запада, которые привыкли к полной безнаказанности и не вполне понимали, на что посягнули.

На радостях они ничего не сделали с фермерами. Даже Карлу, который попытался что-то неумелое про Кумико наврать, они лишь разбили лицо.

39

– Шамиль Иванович!.. – за воспоминаниями я чуть не пропустил его. – Можно вас на секунду?

Он остановился, посмотрел на меня.

– Север… э-э…

– Гаевич. Но лучше просто Север.

– Да-да, вспомнил. Хотите что-то сказать?

– Не выяснили, репортёр жив? Гагарин Бланш?

– Да-да. В смысле, нет. Не выяснили. Вернее, при взрыве он не погиб, это уже ясно. Но другой информации пока не поступало.

– Снегирь вам сказал, что это его приёмный сын?

Шамиль моргнул. Похоже, эта мелочь выпала из поля зрения матёрого.

– Ну, тогда понятно…

– А я берусь доказать, что статьи в «Ньёрдбургере» написаны кем-то другим.

– Доказывайте. Пригодится. Завтра нам всё пригодится…

– Вы тоже считаете, что Снегиря подставляют?

– Давайте об этом – после суда, хорошо?

– Как скажете…

Он кивнул и ушёл, а я направился по коридору к комнате для допросов. Здоровенный дружинник открыл мне дверь, я вошёл. Из-за матовых стёкол в комнате было сумрачно.

40

Игнат сидел сгорбленно и что-то писал на листке. Увидев меня, он, кряхтя, перевалился на скрипнувшем стуле, сел поразвалистее и даже попытался подпереть голову, но стол был низковат для этого.

Вряд ли он мог доподлинно знать о нас с Кумико. Но, думаю, он что-то подозревал, или ему нашептали, или что-то ещё. То есть он был почти уверен… но не до конца. А Игнат был такой человек, что действует только тогда, когда до конца уверен в правоте. Ещё и поэтому я ни на миг не усомнился в том, что всё это дело – ложь и провокация.

Я не буду пересказывать весь наш длинный разговор – в том числе и потому, что беседа поверителя и поверенного есть тайна и тайной должна остаться. Но кое-что существенное огласить могу – хотя бы потому, что потом это прозвучало на суде.

Причиной его неприятностей мог стать отказ продать остров Котур – старинное фамильное владение Снегирей, имеющее сейчас ценность разве что ностальгическую. Когда после последней войны запретную зону расширяли с семисот до тысячи километров, Стена как раз коснулась Котура – и даже отхватила от него небольшую часть. Это сразу обесценило остров, поскольку рядом со Стеной драконы не живут. Потому что не хотят, и всё.

(Собственно, и я пострадал точно так же. Хотя размер моей делянки несоизмерим со снегирёвским, досаду я испытывал никак не меньшую…)

К Игнату подкатывались несколько раз, предлагая хорошие деньги, а месяца два назад отчётливо пригрозили неприятностями. Это во-первых.

Во-вторых, что было очень важно, чего никто пока не знал и что было нашим козырным тузом – Гагарин не просто не имел отношения к пасквилям, а был избит, похищен, бежал, сейчас скрывается, но на суд собирается пробраться и выступить там.

В-третьих, что очень многое объяснило бы, получи оно подтверждение: вероятно, начальник охраны Сунь Хао – совсем не тот человек, за которого себя выдаёт. Игнат не знает, был ли у Суня доступ в банковское хранилище – но вот заполучить ключи на час-другой он возможность имел. Здесь Игнат допустил какую-то совершенно детскую неосмотрительность…

В общем, мне следовало: проявлять осторожность – раз; прикрыть Гагарина – два; если будет возможность, присмотреться к Сунь Хао – три.

И вообще – дожить до завтра, а завтра мы им покажем.

41

Я вышел; был уже ранний вечер. Солнце опускалось за спиной, на зеленовато-серой облицовке площади лежала тяжёлая плотная тень здания мэрии. Зато телеграф, школа и «Зелёный дракон» просто-таки сияли и сверкали, как игрушки ко Дню Первопроходцев. Рядом с баром даже натянули тент из старого мембранита весёленькой апельсиновой расцветочки, под тентом стояла необходимая мебель – и сидело несколько человек очевидно-неэстебанского вида.

Если мне кое-что зажать в тиски и заставить сформулировать, чем эстебанцы отличаются от землюков и прочих не-эстебанцев, я что-нибудь придумаю и опишу отличия достаточно убедительно, и будьте уверены – объяснения мои будут полностью соответствовать действительности. Но! Все эти отличия воспринимаются постфактум, а то, что перед нами чужие, мы узнаём в тот же миг, как их увидим, или чуть раньше. На долю секунды. Говорим себе: О! Тут где-то рядом землюки! – оборачиваемся и видим: сидят. Или идут. Или смотрят на нас с палубы проплывающего дирижабля. В общем, присутствуют.