При осуществлении этих военных мероприятий Вельяминов считал нужным сузить роль Анапы как крепости. «По неудобству рейда Анапа, – по словам этого генерала, – никогда не могла быть пристанищем для судов и местом значительного торга». Поэтому в ней следовало уменьшить гарнизон, сократить военные штаты и пр.

Наконец, так как сооружение, по мысли графа Паскевича, пути между Ольгинским укреплением на Кубани и Геленджиком не могло быть скоро осуществлено, ввиду устройства по этой дороге большого количества значительных укреплений, то являлась необходимость в проложении дороги из Суджука к Геленджику.

В предписании 26 ноября 1831 года главнокомандующий барон Розен сообщил генералу Вельяминову, что Государь велел оставить во всей силе прежнее свое распоряжение об устройстве укрепления в Геледжикской бухте. Так как работы по случаю осени и зимы в Геленджике были приостановлены, то Розен приказал принять меры к подготовлению материалов для постройки крепости с весны. Необходимо было заготовить камень и известь. Но в то же время у высших властей, и в том числе у главноначальствующих, были довольно смутные представления о Геленджикской и Суджукской бухтах. Барон Розен откровенно писал, что у него не было «никаких достоверных сведений для решения, какой из двух избираемых пунктов заслуживает более важности – Геленджик или Суджук».

Большим сторонником Геленджика был генерал Берхман 1‑й, который занял Геленджикскую бухту своим отрядом. В 1831 году он писал 14 декабря барону Розену, почему он занял Геленджикскую бухту и почему он предпочел ее Суджуку.

Геленджикская бухта если и не так обширна, как Суджукская, зато она не подвержена таким свирепым ветрам, какие бывают в Суджуке. Недавно норд-остом были выброшены в последнем на берег два турецких судна. Преимущества Геленджика в этом отношении признаны и графом Паскевичем.

Предположенное переселение на побережье малороссийских казаков было бы удобнее осуществить у Геленджика, а не у Суджука. Возле Геленджика было больше строевого леса, превосходные и здоровые воды и «благораствореннее климат», чем у Суджука.

С точки зрения стратегической Геленджик также имел свои преимущества перед Суджуком. Самый удобный и кратчайший путь для соединения Черномории с побережьем лежал от Геленджика через Адербиевское ущелье на Ольгинское укрепление у Кубани. Эта линия крайне необходима в видах политических и военных, так как ею были бы разъединены два самых многочисленных и враждебных России черкесских племени – натухайцы от шапсугов. Натухайцы очутились бы в зависимом положении от России, и их непременно нужно поскорее покорить как в интересах чисто военных целей, так и в видах возможности колонизации казаками побережья.

В заключение генерал Берхман сообщал, что «аулы, прилегавшие к Геленджикской бухте, оставлены были черкесами, и целые деревянные дома были разобраны и поставлены в Геленджике». Тогда же в Геленджике установлены были 32 пушки и 2 мортиры.

В то же время последовали дальнейшие распоряжения по занятию русским отрядом Геленджикской бухты. Генерал Вельяминов 18 декабря 1831 года писал из крепости Грозной г.-м. Берхману, чтобы место под крепость и окружающее пространство, по протяжении двух с половиной верст, было очищено от леса. Работы эти должны были вестись в течение зимы, и в этих видах следовало разделить пехоту на три части – одну для рубки леса, другую для прикрытия работавших и третью для охраны лагеря. Это было крайне необходимо, так как черкесы всячески препятствовали постройке Геленджикского укрепления. Ночью и днем они не давали покоя солдатам, производя ложные тревоги. В 1832 году 1 февраля горцы, в течение 11/2 часа тревожили стрелковую цепь при очистке местности от леса с левого фаса Геленджика и, потерявши 15 чел. убитыми и ранеными, ретировались в горы, не причинив никакого урона геленджикскому гарнизону. Тогда же, 13 февраля 1832 года, сделано было генералом Вельяминовым из крепости Грозной второе и окончательное распоряжение о постройке крепости в Геленджике.

Предварительные работы по устройству укрепления в Геленджике страшно возмущали горцев. Рапортом 24 апреля 1832 года полковник Свенховский донес генералу Берхману, что горцы не захотели иметь сношений с русскими, под присягой решили ничего и ни за какие деньги не уступать русским, категорически отказались продать скот за самые высокие цены и не дали скота для говядины даже туркам, захваченным русскими на судах в Геленджикской бухте, опираясь на то, что эти турки могли передать говядину русским.

Между тем и русскому отряду приходилось очень плохо при изолированном положении, в плохих гигиенических условиях. Зима прошла для солдат среди невозможных лишений. Многие умирали и почти все повально болели. В сильнейшей степени ощущалось отсутствие медицинской помощи. В мае 1832 года командующий Геленджикским отрядом просил командующего Черноморской береговой линией исходатайствовать мясную порцию для отряда. Солдаты были крайне изнурены непосильными работами при тяжелой обстановке и скудной пище, «последствием чего было непомерное число больных и умерших, несмотря на то, что полки прибыли в Геленджик в цветущем состоянии здоровья». Тогда же, в мае, полковник Свенховский просил генерала Берхмана исходатайствовать устройство госпиталя в Геленджике хотя бы на 100 коек. Больных приходится отправлять морем в Анапский госпиталь, и от качки они умирают преждевременно. Из 52 больных, отправленных в Анапу, 20 человек умерли в пути, а отправлены больные в Анапу единственно потому, что в Геленджике не было свежей говядины.

Необходимо было также подчинить начальнику Геленджикского отряда, в отношении посылки, суда, командированные в Геленджикскую бухту. В противном случае начальник отряда просил снять с него всякую ответственность как за задержку срочных бумаг, так и за несвоевременную перевозку грузов для Геленджика.

С наступлением лета работы по возведению Геленджикского укрепления начались, однако, не сразу. Некому было работать. В Геленджик ожидались войска. Полковник Свенховский писал 6 июля 1832 года генералу Берхману, что высадившиеся в укрепление полки занялись только с 28 июня вырубкой и очисткой леса для крепости и эспланад. Солдатам некогда было работать. Зимой требовалось особенно много дров для отопления солдатских помещений, крайне сырых от постоянной течи, и на добывание дров уходила масса времени. В таких помещениях солдаты повально болели лихорадкой и цингой от сырости и плохого питания. За работы солдатам выдавалось по 10 коп. ассигнациями в сутки, но этих денег было так мало, что они не могли даже подновлять истрепанной одежды. Плохо было не только солдатам, но и офицерам. Сам комендант полковник Чайковский 22 июня 1832 года просил у начальства разрешения построить ему, как тяжелораненому и обремененному семьей, комендантский дом в крепости, с обязательством перенесения и перестройки его на свой счет, если перенесена будет крепость. Как видно из донесения того же Чайковского от 1 июля барону Розену, постройка крепости в Геленджике велась с таким расчетом, чтобы в ней могло поместиться 1000 чел. пехоты и 18 орудий; чтобы профиль был рассчитан на пушечные выстрелы; рвы одеты камнем и устроены были, если можно, передовые укрепления; чтобы по отношению к окрестностям крепость занимала командующее положение и чтобы рвы были наполнены водой и снабжены шлюзами. Условия эти, однако, не удалось осуществить на практике. Укрепление было расположено на единственном месте, изобиловавшем превосходными пресными водами, но это было не господствующее над окрестностями место. Поэтому инженер Жданов, планировавший крепость, чтобы закрыть ее от выстрелов, поднял выше крепостной вал и бруствер, построил кавальеры для наблюдения за неприятелем и траверс до 35 футов высотой, которым защищались бы тыльные части крепости.