этом. Весь комизм основан на том, что молодые подозревают стариков в «старорежимных» взглядах, а те, уверенные в том, что современная молодежь делает все по-своему, боятся, что если они вмешаются, то дети все сделают наоборот. Интрига строится на том, что обе стороны не понимают интенций друг друга. Карп Иванович приглашает сына в село, намекая на то, что там будет «одна девушка», которая ему очень понравится, а Сверчок зазывает племянницу, намекая ей на некоего «молодого человека», которого он хотел бы видеть ее мужем. Молодые люди решают, что не знающие об их браке старики хотят их сосватать и переженить на других. Поэтому решают сделать вид, что не женаты, давно друг друга не видели и вообще случайно встретились на вокзале, даже не зная, что ехали в одном вагоне.

Карп Иванович уговаривает сына жениться на Тане, называя ее «чудесной девушкой», но не называя по имени. Владимир говорит, что и слушать об этом не хочет, так как любит другую, не говоря кого. Та же история происходит и со Сверчком и Таней. Неожиданно Карп Иванович застает сына с Галей, которую тот весьма фривольно обнимает (как оказывается, пытаясь отнять у нее фотографию, которую та прячет за пазухой халата), и решает, что сын любит ее. Не желая обидеть сына, он начинает одобрять его выбор и ругать Таню (чему Таня оказывается невольной свидетельницей). Дело доходит до того, что она готова развестись с Владимиром, чтобы тот не расстраивал отца, и женился на той, которую тот ему сватает (при этом она не догадывается, что Сверчок сватает ее за Владимира). Между тем в Галю влюблен Петр, который готов уехать от нее, поскольку она будет инженером, а он водопроводчик. В финале недоразумение раскрывается и все, включая стариков, счастливы.

Пьеса Масса и Куличенко — типичный слапстик с полным набором фарсовых атрибутов, включая спутанные чемоданы: найдя в чемодане Тани брюки Владимира, Сверчок решает, что Таня привезла их ему в подарок. Поэтому счастливый финал омрачается тем, что Сверчок укоротил брюки и теперь Владимир оказался без брюк. Водевильная интрига построена на том, что все здесь говорят о разных людях, заблуждаясь насчет предмета разговора. Композиционно пьеса держится на водевильной кольцовке — действие начинается и кончается комической сценой: у убегающего от возлюбленной героя на платформе открывается чемодан, из которого вываливается все — от белья до зубной щетки. Пока чемодан пытаются собрать и запереть, поезд уходит. Это пока не колхозная комедия, а водевиль.

Первой по-настоящему успешной колхозной комедией стала пьеса Александра Корнейчука «В степях Украины». Написанная в 1940 году, она пользовалась огромным успехом и шла в течение десятилетий по всей стране — от Малого театра в Москве и Киевского театра драмы им. И. Франко до театров Харькова и Ташкента, Ростова-на-Дону и Свердловска, Одессы и Владивостока, Днепропетровска и Минска и многих других городов.

Комедия Корнейчука по праву стала инаугурацией жанра колхозной комедии. Прочтя ее, Сталин написал автору следующее письмо:

Многоуважаемый Александр Евдокимович!

Читал Вашу «В степях Украины». Получилась замечательная штука — художественно цельная, веселая-развеселая. Боюсь только, что слишком она веселая, и есть опасность, что разгул веселья в комедии может отвести внимание читателя-зрителя от ее содержания. Между прочим, я добавил несколько слов на 68 странице. Это для большей ясности.

Привет!

И. Сталин

28.12.1940 г.[1001]

Важно понять, что же такое, по Сталину, ее «содержание», какова функция смеха, почему он выделил эту пьесу Корнейчука, отправив автору доброжелательный отзыв, а спустя год наградил Сталинской премией первой степени, и чем так понравился ему «разгул веселья» в этой «веселой-развеселой» комедии?

Сталин лучше многих понимал необходимость развлекательного начала в советском искусстве и комического (хотя и не сатирического!) элемента в картине советской реальности. Он видел в этом «веселье» огромный дереализующий потенциал, а задачу искусства усматривал в создании требуемой картины действительности. Корнейчук, подобно тому как Александров сделал это в «Волге-Волге», предлагал юмор, закамуфлированный под сатиру. Симуляцию сатиры Сталин считал не только приемлемой, но и полезной в мирное время (когда спустя несколько лет, в разгар войны, ему понадобится сатира, обосновывающая чистку высшего военного руководства, он вновь обратится к Корнейчуку, заказав ему пьесу «Фронт»).

Юмор Корнейчука был самой низкой пробы. Татьяна Свербилова, исследовавшая пьесу в контексте довоенной украинской массовой культуры, показала, что зашкаливающий уровень китча, рядом с которым даже фильмы Пырьева смотрятся как образец художественного вкуса, связан с тем, что Корнейчук, по сути, создал китч китча, квинтэссенцию так называемого шароварного юмора[1002]. У Сталина было чутье на этот юмор. Именно к нему он прибегал, когда веселил аудиторию в своих выступлениях, превращаясь в балаганного деда Щукаря.

Сталин услышал Корнейчука, подобно тому как Корнейчук услышал Сталина и «вставил в комедию». Ведь ее главные персонажи, Галушка и Чеснок, это два типа руководителей, описанных Сталиным за несколько лет до того, как Корнейчук написал свою пьесу. Сталин охарактеризовал их в широко разрекламированной речи перед избирателями накануне выборов в Верховный Совет СССР, где он в излюбленном балаганном стиле (под Гоголя) рассказал о хороших и плохих кандидатах в депутаты:

Всякие бывают люди на свете, всякие бывают деятели на свете. Есть люди, о которых не скажешь, кто он такой, то ли он хорош, то ли он плох, то ли мужественен, то ли трусоват, то ли он за народ до конца, то ли он за врагов народа. Есть такие люди, и есть такие деятели. Они имеются и у нас, среди большевиков. Сами знаете, товарищи, семья не без урода. О таких людях неопределенного типа, о людях, которые напоминают скорее политических обывателей, чем политических деятелей, о людях такого неопределенного, неоформленного типа довольно метко сказал великий русский писатель Гоголь: «Люди, говорит, неопределенные, ни то, ни се, не поймешь, что за люди, ни в городе Богдан, ни в селе Селифан». О таких неопределенных людях и деятелях также довольно метко говорится у нас в народе: «так себе человек — ни рыба, ни мясо», «ни богу свечка, ни черту кочерга». Я не могу сказать с полной уверенностью, что среди кандидатов в депутаты (я очень извиняюсь перед ними, конечно) и среди наших деятелей не имеется людей, которые напоминают скорее всего политических обывателей, которые напоминают по своему характеру, по своей физиономии людей такого типа, о которых говорится в народе: «ни богу свечка, ни черту кочерга»[1003].

Этот многократно прерывавшийся «смехом зала» и аплодисментами образец сталинского публичного остроумия без конца