Всю жизнь Екатерина старалась доказать, что достойна занятого ею места. Если не по крови, то по уму, талантам и заслугам перед Россией. Она не раз подчеркивала, что продолжает дело Петра Великого, ощущала себя его преемницей и реально была ею. В официальных документах и в частной переписке императрица именовала русских государей прошлого своими «предками». Однако это не скрадывало незаконности ее пребывания на троне. Чтобы оставаться на вершине, Екатерине важно было всеобщее, солидарное одобрение ее действий.

На протяжении всего царствования у нее были сильные противники — партия великого князя Павла Петровича, на стороне которой стояла традиция передачи трона от отца к сыну. При русском дворе сложилась уникальная ситуация: все понимали, что Павел — законный государь, но абсолютное большинство хотело служить его матери. Сторонники великого князя наталкивались на отказ придворных и офицерства что-либо менять, а позднее на откровенный страх перед Павлом. При дворе, где фрейлины и истопники, камергеры и повара, статс-дамы и куаферы предпочитали нынешнего монарха, устройство переворота было затруднено.

Однако потенциально такой переворот оставался возможен. Ощущение шаткости престола сопровождало Екатерину всю жизнь. Именно оно заставило императрицу найти верный тон в общении с двором и шире — русским дворянским обществом в целом. Страх потерять власть понуждал государыню неустанно трудиться, приумножая силу своей державы. Можно сделать парадоксальный вывод: корни екатерининского золотого века лежали в узурпации короны и сознательном стремлении государыни ежедневно всем и каждому доказывать свое право на нее.

Будь Екатерина II законной правительницей, она, возможно, жестче пресекала бы поползновения зарождавшегося русского общества расширить сферу своей внутренней, не подчиненной государству жизни. Оставайся у власти Петр III, и развитие страны во всех сферах, в том числе и нравственной, пошло бы медленнее в силу узости кругозора монарха и его личного презрения к людям. Таким образом, переворот 1762 года сыграл роль тарана, разрушив старую модель отношений «государь — подданные» и создав предпосылки для появления новой «государь — общество». Именно эта формула и реализовывалась на протяжении следующих 34 лет царствования Екатерины Великой.

Ритм жизни государя и его вкусы накладывали глубокий отпечаток на весь быт двора. А вслед за ним — столичного общества, которому, в свою очередь, подражали обитатели провинции. Не всякий монарх был столь требователен, как Павел I, и хотел, чтобы подданные вставали, обедали и отходили ко сну одновременно с ним. Тем не менее день императора служил стержнем, на который нанизывались события придворной жизни. Изучая его, можно узнать многое о нравах тогдашнего общества.

При Елизавете Петровне, например, в императорских резиденциях царил блестящий хаос, их обитатели не знали точных часов сна и отдыха, мешали день с ночью, а развлечения с богомольями. Все находилось в движении, не стояло на месте, ни в чем невозможно было найти точку опоры. «Никто никогда не знал часа, когда Ее Величеству будет угодно обедать или ужинать, — рассказывала Екатерина II о днях своей молодости. — Часто случалось, что придворные, проиграв в карты до двух часов ночи, ложились спать и только что они успевали заснуть, как их будили для того, чтобы присутствовать на ужине»[86]. Государыня имела обыкновение сидеть за столом очень долго, ее полусонные гости клевали носом, не могли связать двух слов, чем сердили хозяйку. Императрица бросала в досаде салфетку и покидала компанию.

«Она никогда не ложилась спать ранее шести часов утра, — сообщал ювелир Иеремия Позье, за которым Елизавета часто посылала ночью. — Мне иногда случалось возвратиться домой и минуту спустя быть снова потребованным к ней»[87]. После ночных бдений государыня вставала поздно, далеко за полдень, чувствовала себя усталой и неготовой принимать чиновников. Такой режим приносил большие неудобства тем должностным лицам, которые по службе обязаны были докладывать ей о делах. Часто она вовсе не допускала их к себе, приказывая передавать все бумаги фавориту И. И. Шувалову. Случалось, вельможи пускались на уловки и умоляли придворного «бриллиантщика» пронести вместе с драгоценностями в покои императрицы ту или иную важную бумагу на подпись.

Ни о какой серьезной государственной работе в таких условиях речи идти не могло. Вместе с тем Екатерина II отмечала в мемуарах, что при обширном уме, которым была наделена ее свекровь, безделье вызывало у последней скуку и раздражение. Не приучив себя трудиться, дочь Петра Великого тосковала и не могла развеяться даже среди увеселений.

Кроме того, Елизавета имела одну весьма обременительную для окружающих странность — страсть к перестройкам и перестановкам мебели. Во дворцах ни на день не прекращался ремонт — передвигались двери, строились новые лестницы, сносились и возводились на других местах стены, шла бесконечная перепланировка. Иной раз, чтобы выйти в сад, приходилось пользоваться не крыльцом и ступенями, а перекинутыми через подоконник досками, по которым, как по сходням с корабля, фрейлины спускались из покоев на улицу. Государыня никогда не спала две ночи на одном и том же месте. Исследователи связывают такое необычное поведение со страхом переворота. Захватив власть ночью, Елизавета панически боялась повторения событий 1741 года, когда жертвой могла оказаться уже она сама[88].

С Екатериной II дело обстояло иначе. Она словно задалась целью, вопреки любым внешним обстоятельствам, поддерживать размеренный образ жизни и внушить окружающим уверенность и спокойствие.

Раз и навсегда утвердившись в апартаментах Зимнего дворца, Екатерина уже не меняла их. Сюда императрица переехала в первый же день своего царствования — 28 июня 1762 года. Прискакав с Алексеем Орловым из Петергофа в столицу, где уже начался переворот, она сначала поехала в Измайловский полк, затем в его сопровождении к Казанскому собору, где приняла присягу остальной гвардии, духовенства и чиновников, а потом отбыла в Зимний.

«Я отправилась в Новый Зимний дворец, где Синод и Сенат были в сборе, — писала Екатерина Станиславу Понятовскому 2 августа 1762 года. — Тут на скорую руку составили манифест и присягу. Оттуда я спустилась и обошла войска пешком. Было более 14 000 человек гвардии и полевых полков»[89].

Зимний построил по заказу Елизаветы Петровны ее любимый архитектор Бартоломео Растрелли, решение о возведении нового дворца было принято в 1755 году. Однако покойная государыня не успела поселиться в нем. Петр III тоже медлил с переездом, ожидая окончательной отделки комнат для своей фаворитки Елизаветы Воронцовой — в ее спальне не был расписан плафон на потолке. Воронцовой не посчастливилось занять роскошные апартаменты, так же как и надеть корону законной супруги императора. Вместо развода и ссылки Екатерину II ждал триумф. Новое царствование начиналось в новой резиденции, комнаты которой еще пахли известкой и стружками.