Ник лежал, а Эми продолжала говорить.

— Джейс, — сказала она, — был тем самым, кого в газетах называли «человек на крыше». Дом одного из его друзей стоит бок о бок с индийским ресторанчиком, который рядом с церковью, и тогда, в тот день, Джейс помогал этому другу укладывать черепицу. Когда появился Гроув, Джейсу было некуда деться. Он попробовал спрятаться за печной трубой, но Гроув увидел его и застрелил. Пули отшвырнули его тело, и оно соскользнуло с крыши на дальней стороне, где с улицы не видно. И только мальчик видел, как это было. Он прятался в отцовской машине, которую Гроув уже изрешетил. Этот мальчик, он видел, как Джейс был убит, и потом все пытался рассказать полицейскому. Он был до смерти напуган и только и мог сказать: «Там был человек на крыше, человек на крыше». Из-за того что тело Джейса завалилось, в первый день его так и не нашли, а только на следующий… А я и знать не знала, где и как Джейс. Мы с ним тогда опять поцапались, и было похоже, что дело идет к разводу. Он ушел из дома, и я не видела его две, то ли три недели. Он мог быть в любом из тех мест, где работал: Гастингс, Истбурн, соседние поселки, где-нибудь на побережье. А еще у него была манера, когда мы ссорились, уходить к кому-нибудь из дружков… После этой бойни полиция включила его в список пропавших вместе со всеми другими, про кого никто не знал, где они. Потом оказалось, что все они убиты, но в первые часы у меня еще была надежда. И больше всего мне хотелось увидеть Джейса, чтобы рассказать ему про бойню. Это было такое колоссальное событие, такое оглушительное, затронувшее весь наш город, все время по радио и телевизору, и мне хотелось, чтобы Джейс был рядом и я могла бы сказать ему, что жалею о нашей ссоре, и поговорить с ним обо всем, что случилось в городе. Теперь-то я понимаю, что просто себя обманывала, прятала голову в песок. Я провела всю ту ночь без сна в папином доме, а утром пришли полицейские и сказали, что нашли его.

Ник узнал о судьбе своих родителей сразу же после бойни, ему не пришлось мучиться догадками и питать напрасные надежды, его история была совсем простой, но все равно Эми хотела ее знать. И он рассказал ей, стыдясь своей слабости. Эми, чьи глаза уже высохли, сидела в постели и слушала.

Всю эту долгую ночь они лежали рядом и говорили, проясняя для себя, что же случилось, что свело их вместе после стольких-то лет. Иногда они молчали и не двигались, но не засыпали ни на секунду. Нику стало казаться, может быть и ошибочно, что только с Эми сможет он восстановить хоть малую часть того, что утратил.

Эми переехала к нему прямо назавтра, с одним чемоданчиком, где было кое-что из одежды. Дней за десять она мало-помалу перевезла из квартиры в Силенд-Плейс прочее свое барахло, в том числе и кое-что из мебели, и прочно, словно всегда так было, вошла в его жизнь.

Очень скоро они перестали удивляться своему неожиданному воссоединению, началась спокойная будничная жизнь. В тех редких случаях, когда они говорили о прошлом, это прошлое никогда не было более давним, чем устроенная Гроувом бойня, — единственное незаконченное дело, хоть что-нибудь значившее.

То было тогда, а это — сейчас. Сейчас Эми снимала с себя одежду; глядя на нее поверх газеты. Ник заметил, что она улыбается. Ему нравилось, как налилось зрелостью все ее тело: ее крепкие, прекрасной формы ноги, длинная красивая спина, груди, ставшие теперь куда полнее, чем были, ничуть при том не обвиснув, сильное лицо и копна темных волос. Ее нельзя было, как когда-то, назвать хорошенькой, но Ник не в силах был представить себе женщину более привлекательную.

— Ты что? — спросил он. — Что тебя так развеселило?

— Ты — как ты лежишь и глазеешь.

Она уже совсем разделась и стояла прямо перед ним.

— Я смотрю на тебя каждый вечер. Тебе же это нравится, верно?

— Как ты думаешь, надеть мне ночнушку?

— Нет… прыгай сюда так.

Ник уронил газету на пол и принял Эми в объятия; она тут же развернулась, и он ощутил низом живота прохладную упругость ее ягодиц. Левой, подсунутой снизу, рукой он взял Эми за грудь, а правую положил ей на лобок, еще крепче прижав к себе эту прохладную упругость. Они никогда не спешили в любви, долго не засыпали после. Им нравилось лежать вместе, обнявшись, нежно друг друга лаская. Иногда это вело к повторению, иногда они начинали обсуждать события прошедшего дня или просто тихо задремывали. Той ночью Эми не хотелось спать; после нескольких минут любовных игр она села, натянула ночную рубашку и включила ночник.

— Ты что, будешь читать? — спросил Ник, жмурясь от вспыхнувшего света.

— Нет. Я хочу у тебя кое-что спросить. Как ты думаешь, миссис Саймонс — она журналистка?

— Ты про эту американку?

— Да.

— Я как-то об этом не думал.

— А вот ты подумай.

— А с чего ты это взяла? — удивился Ник. — Да и какая нам, в обшем-то, разница?

— Я наткнулась сегодня на Дейва. Он говорит, она точно журналистка.

— Ну и что? Ты же не хуже меня знаешь, что такое Дейв.

— В общем, это и вправду не имеет большого значения. Но я вот тут задумалась. Она ничего нам про это не сказала, а когда приезжали другие журналисты, они задавали свои вопросы, ничуть не таясь. Их не слишком-то здесь любили, они это знали и все равно не пытались скрыть, кто они такие и чего им надо.

— Тогда она, скорее всего, никакая не журналистка, — сказал Ник. — Не каждый чужак, приезжающий в наш город, собирает материалы для статьи.

— А с другой стороны, я подумала, она ведь американка, так может, они работают иначе?

— А ты пойди к ней и спроси.

— Может, и спрошу. — Эми зевнула, однако не было никаких признаков, что она собирается выключить свет и лечь. — Она сказала мне, что она — британка. Во всяком случае, родилась здесь. Ее мать была британкой.

— А что это ты все про нее да про нее?

— Я думала, тебе интересно.

— Да я ее почти и не заметил, — сказал Ник, и это было чистейшей правдой.

— А вот у меня сложилось другое впечатление.

У Эми было выражение лица, которое Ник уже научился распознавать: губы улыбались, а глаза оставались холодными. Как правило, это сулило ему взбучку за то, что он либо сделал то, чего не следовало делать, либо не сделал того, что следовало. Эми сидела и смотрела на свои обтянутые рубашкой колени. Ник тронул ее руку, но она словно не заметила.

— В чем дело, Эми?

— Я видела тебя с ней в конторе, как вам было там весело.

— Че-го? — искренне изумился Ник. — Да когда это?

— Утром. Я видела ее там, с тобой.

— Вот же черт, совсем забыл, — спохватился Ник и взглянул на свое запястье, на воображаемые часы. — Я обещал ей зайти сегодня ночью. Ты не против, если я отправлюсь прямо сейчас?

— Заткнись.

— Послушай, если в моей гостинице останавливается одинокая женщина, из этого отнюдь не следует… — Он не закончил фразу, настолько смехотворной была эта мысль.