Со вчерашнего дня вечерняя поверка стала производиться несколько строже. Перед началом обхода унтер-офицеров мы должны стоять около наших шкафов и открыть их дверцы для проверки. Но мы мужественно это переносим, поскольку не так уж страшен черт, как его малюют. Сказать по правде, все это лишь наполовину мерзко. Меня это уже почти и не касается. Завтра я еще отбуду наряд, а потом уже и «привет, ребята!!!».

Получил письмо от мамы. Ее несколько обеспокоило мое письмо, в котором я сообщал о нашем первом бое. И надо же мне было так кичливо писать о нашем «боевом крещении»! На это она ответила мне: «Все же это не так уж страшно, как на настоящем фронте!»

Лишь теперь до меня дошло, насколько глупо было с моей стороны так расписывать все это в письме домой. Кроме того, строго-настрого запрещено сообщать в письмах гражданским лицам какие бы то ни было подробности военного или технического характера.

Полевая почта № 46 422, 1 января 1944 г.

Сегодняшнее воскресенье я хотел было, как всегда, посвятить писанию писем родным и друзьям, да к тому же еще заполнить несколько страничек своего дневника. Но, честно говоря, я немного устал, и писать письма мне просто-напросто лень. Иногда я спрашиваю себя: для чего, собственно, я веду этот дневник, что за цель стоит передо мной, для чего он мне нужен?

При этом я прекрасно понимаю, что на эти вопросы мне никто никогда не даст ответа. Просто-напросто это так сложилось я должен писать его, и хватит об этом размышлять!

Но, наверное, я должен хотя бы вкратце сообщить о своих делах, пусть даже краткими тезисами: рождественский отпуск прошел чудесно, свидание с родными просто прекрасное. Все собрались у тети Иды. Герхард получил отпуск, но об этом никому нельзя говорить! Просто ужасно! Последний день в Штольпе провел у Вальтрауд. Были в кино на «Цирке Ренца». Отличный фильм! А затем я отправился в обратный путь, поезд переполнен…

Но нет, так мне совершенно не нравится. Это никакие не записи, это просто календарные заметки. А писать в дневнике надо все же куда более подробно.

Штольп просто купался в солнечном сиянии, когда наш поезд остановился под Свадебным мостом. Ехать дальше поездом через Штольпмюнде было — как и всегда — достаточно неудобно, а первый рейсовый автобус отправлялся только во второй половине дня, так что у меня было вполне достаточно времени, чтобы побродить по городу. Собственно, я хотел еще раз пройти по Кюстерштрассе и Фридрихштрассе, чтобы навестить хозяйку квартиры, в которой я жил у нее на пансионе. Но какое-то предчувствие сказало мне: ступай в «Лёвенброй». Может быть, кто-нибудь из мютценовских крестьян или нашей шволовской родни вдруг да и завернул туда перевести дух и расслабиться. И точно: когда я прошел по Хольстенторштрассе и завернул за угол на Торвег, то увидел там стоящей нашу пролетку. Неужели в городе папа или мама? Быстренько заглянул в конюшню: там стояли наши гнедые и жевали свой овес. Зашел в пивную и стал расспрашивать народ.

— Да, твой отец в Штольпе. Он пошел к парикмахеру. Мать пошла отоварить карточки на одежду, чтобы они не пропали.

— Громадное спасибо. Могу я оставить у вас мои вещи? Пойду их искать.

— Оставайтесь здесь, они должны скоро вернуться. Они хотели попасть домой еще до темноты.

— Хорошо, тогда я останусь. Можно что-нибудь выпить?

— Только глинтвейн!

— Отлично!

— Вы уже на флоте? Вам же еще нет шестнадцати. Я помню, как вы в 1938 году в первый раз приехали в город вместе с вашей мамой, чтобы пройти вступительное испытание в гимназию.

— Тогда я очень боялся города и страшно хотел домой.

— Ну, вам тогда ведь и десяти лет не было, а в деревне у вас был такой прекрасный родительский дом, большое подворье, лошади, коровы и куры!

В глубине души я посмеялся над словами официантки, которая сосчитала всех наших коров. Неужели она и в самом деле могла подумать, что я скучаю по нашим курам? Вот уж действительно курам на смех! Или она заговорила о курах только потому, что папа, возможно, принес ей дюжину яиц, как он всегда это делал. Да и к парикмахеру в Штольпе он наверняка зашел только для того, чтобы передать ему что-нибудь из продуктов. Его доброе сердце знавал здесь всякий человек, который до войны был с ним близко знаком.

Не успел я прождать и десяти минут, как в дверном проеме пивной показалась мама. Она просто остолбенела! Но она ведь знала, что я обязательно должен появиться накануне Рождества. Моя милая любимая мама!

Затем появился и папа, и вскоре мы все вместе, как в былые времена, ехали в нашей пролетке по Свадебному мосту домой. Отец пустил лошадей рысью, да они и сами хотели побыстрее очутиться в родном стойле.

Рождество мы отмечали, как это было заведено с давних пор. В сочельник каждая семья собиралась за столом в доме на своем дворе. В первый же день праздника мы побывали в Шволове, чтобы повидаться со всей родней. На второй день мы собрались у дяди Мартина, отмечая там праздник с мютценовскими родственниками. А на третий день все снова пришли к нам, вся шволовская и вся мютценовская родня. Если бы не отсутствовали некоторые из родственников и не погибшие на фронте, то все было бы совсем как в прежние времена.

Мой двоюродный брат Герберт находился в отпуске на излечении. Он получил сквозную рану в горло и перенес четырехчасовую операцию. Кроме того, при отсутствии необходимого кровоснабжения, у него развилось кислородное голодание мозга, в результате чего он теперь вообще не может разговаривать. Он лишь обводит всех беспомощным взглядом. А каким веселым и живым он всегда был! Теперь его взгляд навсегда потух. Несколько раз он порывался написать что-то на столе, но эти попытки заканчивались уже после нескольких первых букв, он не в состоянии додумать свою мысль до конца. Тетя Эрна ужасно переживает из-за этого, но она рада хотя бы тому, что ее старший сын вернулся домой. В январе он должен отправиться в школу в Штаргарде,[85]где будет снова учиться говорить.

В Сильвестр[86]мы с Вальтрауд отправились в Штольп. Нам удалось еще раз побывать в кинотеатре, в военной форме все-таки легче было купить билеты, так как кинотеатр всегда переполнен.

Все поезда в этот отпускной период тоже были битком набиты. Всю дорогу от Штольпа до Свинемюнде мне пришлось стоять.

На батарее же все ребята вспомогательного состава в первый раз в жизни напились допьяну. Мук и Йерсин заблевали весь блиндаж. Каждый оприходовал свою бутылку красного вина на обратном пути в поезде. Сильвестр превратился во всеобщую дружескую вечеринку. На столе был и шнапс, так что даже Тегге изрядно набрался.

Наш «дружок» Шик уходит в школу подводников. Хорошо, если его здесь не будет. Мне он не нравится.

А что принесет нам новый год? Окончание войны? И что мы можем сделать? Ожидать вынесения приговора, попивая чаек?