Но тут Мари пришла в голову та же мысль, что и мне.

– Что-нибудь с Леной?

Валерий пожал плечами.

– С Леной все в порядке. Она спит в гостинице.

Мы обе с Мари молчали, ожидая продолжения. Зачем-то ведь снова явился он сюда ни свет ни заря?

– Я пришел, – Валерий помолчал секунду, – чтобы пригласить вас, Маша, – он немного подумал и посмотрел на меня, – вернее, вас обеих, – он вдруг мне подмигнул, – на завтрашнее авиашоу.

Мы с Машей непонимающе молчали. Мы-то тут при чем, и вообще зачем для этого надо было переться в такую рань? Можно было все передать и через Лену.

– Спасибо, но… не могу обещать, – замялась Мари. – Я ведь работаю… И потом, я думала, вы специально приехали сюда вместе с Леной?

– Ну, да! – сказал Валерий и как-то очень уж небрежно, на мой взгляд, пожал плечами. – Но я буду вместе с Леной. А ей будет даже веселее, если вы приедете.

– Я не приду! – сказала я громко. Никакое авиашоу не входило в мои планы.

И тут он посмотрел на меня так, что я тут же и поняла: разве я тебя, дуру, приглашаю?

Он подошел опять поближе к креслу.

– Но я надеюсь, что вы найдете время, Мари?

Я чуть не ахнула, глядя на него. Откуда только взялись в его лице и нежность, и смущение?

– Честно скажу, не знаю. Я ведь ничего не понимаю в самолетах…

– Лена тоже ничего не понимает! – тут он осекся, перехватив мой взгляд.

«Знаю, что ты все расскажешь Ленке, – теперь говорили его глаза, – но имей в виду, я не делаю ничего плохого! Просто было невежливо не пригласить Мари на шоу. Она столько возилась с вами, ведь так?»

Я весьма скептически поджала губы.

«А не твое собачье дело!» – будто ответил он мне и снова повернулся к Мари.

– Лена вам позвонит, чтобы вы ехали завтра вместе! – Он резко повернулся и быстро пошел к выходу так, чтобы Мари ничего не успела возразить. Я уже возмущенно качала ему вслед головой, но тут Мари резко высунулась из-под одеяла.

– Постойте! А как же ваша укушенная нога? Болит?

– И не думает! Собака прокусила только ботинок! – Он улыбнулся вдруг весело и по-мальчишески, и дверь за ним закрылась. Мари так и сидела на кресле, глядя на дверь. Лулу осторожно тявкнула вслед.

– Совсем с ума сошел! – сказала я. – Приперся в шесть утра, чтобы пригласить нас на авиашоу!

Мари высунула ноги на пол, зевнула, взъерошила светлую копну волос и улыбнулась:

– По сравнению с тем, что вчера вытворяли тут вы, Таня, приход этого человека – всего лишь небольшая неосмотрительность.

– Я осознала свою вину, – скрипучим голосом выдавила я.

И вдруг Маша выскочила из постели, вытянулась вся в струнку, демонстрируя мне очаровательную фигуру, и легкими шагами подошла к окну – раздернула шторы. Солнце тут же ворвалось в комнату и расцветило пол веселыми пятнами. Влетел ветер и отозвался в моей душе мрачным вихрем. Да делайте, что хотите. Какое, в конце концов, мне дело до вас?

– Какой хороший денек! Подумать только, что уже осень. Пойдемте, Таня, на крышу пить кофе! У меня перед работой еще есть полчаса.

Нет, я не хотела здесь больше задерживаться ни одной минуты. Я повернулась и молча пошла к двери.

А Мари и не подумала мне возражать. Она отправилась в ванную, с удовольствием приняла очень горячий душ, растерлась пушистым полотенцем и намазалась с головы до ног пахучим кремом. После этого, напевая, она сварила себе кофе и разогрела в микроволновке молоко для собаки. Потом она натянула джинсы и взяла поводок. Прогулка с Лулу доставила ей сегодня большое удовольствие.

* * *

Несмотря на все, что я теперь думала о Мари, Париж в это утро околдовал и меня. Я не пошла, как ходят туристы, привычным путем, – по Марсовому полю к Военной школе. И не пошла путем «американским» – по проспекту президента Кеннеди до высотки Радио Франс, а потом по мостику через Сену к символу американизма – копии статуи Свободы. Ноги сами понесли меня в другом направлении. Осмысливая мой путь теперь, я вообще даже не могу твердо утверждать, что память – это продукт деятельности мозга, как утверждают физиологи. Мой мозг не помнил дороги, но ноги (а может, клетки памяти в тот момент перенеслись в мои подошвы?), мои ноги вынесли меня сами. Безошибочно и точно, по набережной и улице с неизвестным мне названием я вышла туда, где стояла десять лет назад со своим спутником таким же ясным воскресным утром. Тогда мы тоже шли с ним от Эйфелевой башни и случайно оказались сбоку от англиканской церкви.

– Смотри! Это же американцы. Они выходят после окончания воскресной службы, – он остановился на углу.

Мне был непонятен его интерес – что тут такого? Люди выходят из церкви. Какая разница, французы они или американцы? Но он стоял и жадно смотрел. Я молчала, стараясь ему не мешать. Иногда моему спутнику становилось неудобно – не передо мной, перед ними. Теми, кто выходил – вдруг кто-нибудь заметит, что он глазеет на людей, как на зверей в зоопарке. Тогда он отводил глаза, делая вид, что разглядывает архитектуру церкви, но через некоторое время опять возвращался к своему жадному созерцанию. Эти люди, американцы, интересовали его куда больше, чем я.

– Ну, пойдем! – осмелилась я попросить его. – Я уже замерзла.

– Скоро пойдем, не мешай!

Поток прихожан прекратился довольно быстро, но мой спутник все еще стоял на самом ветру и ловил взглядом оставшихся редких посетителей.

– Зачем тебе здесь стоять? – не понимала я. – Вход в церковь открыт. Можешь свободно в нее войти. Никому не запрещают входить в церковь и после богослужения, будь ты хоть мусульманин, хоть православный. Хоть кто!

Он посмотрел на меня, как на низшее существо, и со злостью сказал:

– Наплевать мне на церковь. Я смотрю на людей. Это люди из другого мира, в котором ты никогда не жила и жить не будешь. Неужели тебе не интересно?

В его глазах я была мокрицей, которая осмелилась немного проползти по его штанине. Примерно с земли до уровня колена.

И я отчетливо помню, что меня и эти его слова, и его взгляд не только не разозлили, но привели в страшное смятение.

«Я чем-то не угодила ему?» – забилась в виске обжигающая ледяным страхом мысль. Но чем? Ведь ночью у нас все было хорошо? Однако я боялась даже перед собой утверждать это наверняка.

– Ну, ладно… – Я сдалась, даже и не думая бороться за себя, за собственные желания. – Если ты хочешь, мы еще постоим.

Он посмотрел на меня с иронией:

– Танька, ты ничего не поняла!

– Но что я должна понять? Ты объясни – я постараюсь!

Я совсем запуталась. Что он хочет от меня?

– Танька, они всегда были свободными. С рождения. Их воспитывали не так, как нас. Это много значит, Танька.