— Что теперь? — спросил я, и он усмехнулся.

— Самое время попить кофе. Ты, мой дорогой, наверное, уже понял, — добавил он, — что нам придется накинуть еще сотню. Я так чувствую.

Он был похож на крестьянина, который по малейшим, не заметным для обычного городского жителя приметам может с точностью предсказать погоду на завтра. Эта затянувшаяся пантомима являла собой довольно увлекательное зрелище, и я уже был внутренне готов к тому, что переговоры затянутся на целую неделю.

— Они еще ничего не знают про воду, — заметил Сабри. — Они отдадут дом задешево, а потом постараются выжать из нас все соки, когда речь зайдет о водяных правах. Нам нужно сделать вид, что о воде мы забыли, и купить дом подешевле. Ты понял?

И тут его план раскрылся передо мной во всем великолепии.

— Однако, — сказал он, — все нужно закончить сегодня, сейчас, потому что как только она вернется в деревню и начнет болтать, уже не удастся ни о чем договориться.

Мне показалось, что с этой задачей она довольно успешно справилась и здесь, потому что в кофейне напротив разразилась жестокая перебранка. Она в чем-то обвиняла мужа, а тот огрызался как мог и размахивал руками.

Немного погодя Сабри шепнул:

— Вот, опять идет.

Она снова вошла, распустив паруса, до предела заполненная грузом неурядиц и бед. Она поменяла тактику. Теперь она начала с того, что огласила нам длинный список семейных невзгод, надеясь нас расстрогать; но к этому времени у меня уже возникло явственное ощущение, будто все мои зубы превратились в клыки. Стало ясно, что она слабеет. Еще чуть-чуть, и можно будет вить из нее веревки. Настал самый подходящий, психологически верный момент для того, чтобы немного стравить леску, что Сабри Тахир незамедлительно и сделал, пообещав накинуть сотню сверху («целую сотню» — медовым голосом проворковал он), если она подпишет все бумаги прямо здесь и сейчас.

— Мужу тебя дурак, — продолжал он, — а родственники— темные люди. Ты никогда не найдешь покупателя, если упустишь этого джентльмена. Посмотри на него. Он уже дал слабину. Можно еще на него нажать. Ты только глянь, какое у него лицо.

Я постарался изобразить на лице соответствующее выражение, честно играя предложенную роль. Она бросила в мою сторону взгляд, каким голодный крестьянин поглядывает репу и вдруг, в первый раз за все утро, рухнула на стул и разразилась душераздирающими рыданиями. Сабри аж засветился от радости и тут же мне подмигнул.

Она закрыла лицо углом платка и забилась в конвульсиях, причитая, между тем, вполне отчетливо:

— О Господи Иисусе, что они со мной делают? Хотят разорить меня и весь мой род. Потомство мое погубить, имя мое честное в грязь втоптать.

Сабри пребывал в откровенно приподнятом настроении. Он перегнулся через стол и принялся что-то нашептывать ей на ухо, словно вошедший в раж Мефистофель, заполняя своими дьявольскими речами паузы между ее горестными восклицаниями. До меня доносились только отдельные, на одной и той же ноте, фразы: «Залог… две сотни…. муж дуралей… никогда не будет такой возможности». А она картинно раскачивалась и причитала, как арабская женщина, от души наслаждаясь устроенным ею самой представлением. Иногда она как бы невзначай бросала беглый взгляд на наши лица, чтобы оценить произведенный эффект; из Сабри, однако, ни капли сострадания сейчас было не выжать, он уже поймал удачу за хвост; в смутном полумраке он напоминал мне тигровую акулу — вот на мгновение блеснуло белое брюхо, хищник перевернулся на спину, чтобы удобней было отхватить кусок.

— Мы ведь еще не говорили о воде, — сказал Сабри, и она, сквозь затихающие всхлипы, сразу уловила суть этой последней фразы. — Ему это обойдется еще в сотню фунтов. Мы же говорим сейчас только о доме, — продолжал он гнуть свою линию, и у нее в глазах зажегся огонек понимания. — А о воде поговорим после.

В его тоне вроде бы послышался смутный намек на то, что он теперь переметнулся на ее сторону. Иностранец, который не говорит по-гречески, вполне ведь может и не разобраться в том, что без прав на воду дом ровным счетом ничего не стоит. Она стрельнула в мою сторону глазами, а потом перевела взгляд обратно на Сабри, и огонек понимания сменился огоньком торжества. Неужто Сабри и в самом деле меня предал? Он ведь может отхватить кусок и от меня — как только я куплю дом… Она уже улыбалась и перестала всхлипывать.

— Если хочешь все устроить, действовать надо быстро, — тихо сказал Сабри. — Слушай. Мы сейчас едем к вдове и забираем закладную. И заплатим за нее в Земельной управе, прямо при тебе. А потом при свидетелях заплатим тебе за дом.

Затем он добавил, понизив голос почти до шепота:

— А уже после обсудим с этим джентльменом проблемы с водой. Бумаги при тебе?

Кажется, мы взяли слишком быстрый для нее темп. Ее одолевали противоречивые чувства: на лице попеременно отражались то подозрительность, то неведенье. Время от времени ее горло сжимал спазм, и она издавала рыдания — так иногда может сам собой взреветь перегретый мотор, когда ты его уже выключил.

— Они у дедушки моего, бумаги-то.

— Иди и возьми их, — коротко приказал Сабри.

Она встала, по-прежнему не зная на что решиться, и пошла на другую сторону улицы, где среди ее секундантов тут же разразился яростный спор. Седобородый старик, размахивая палкой, произнес целую речь. Сапожник потрясал расставленными в стороны руками. Сабри скептически поглядывал на всю эту кутерьму.

— Существует одна-единственная опасность — ее нельзя отпускать в деревню.

Он был совершенно прав; если одни ее родственники были в состоянии этакое устроить, чего в таком случае ждать от целой деревенской кофейни? Наши противники напрочь лишаться способности принимать решения— а им и без того ее недоставало, — когда на них обрушится град противоречивых советов. И обсуждение простой сделки вполне может перерасти в уличные беспорядки, а там недалеко и до всеобщей — в масштабах всего острова — забастовки…

Я с восхищением смотрел на моего нового друга. Какой бы из него вышел дипломат!

— Вот, опять идет, — тихо сказал Сабри; и она молча вошла и положила рядом с ключом свернутые в трубочку бумаги. Сабри не удостоил их вниманием.

— Вы обо всем договорились? — строго спросил он.

— Дедушка не велит мне продавать дом. Он говорит, что вы меня обманываете, как дурочку.

Сабри фыркнул, вложив в один звук все свое презрение к ее невежественным родственникам.

— Дом — твой?

— Да, господин.

— Деньги тебе нужны?

— Да.

— Ты хочешь получить их сегодня?

— Да.

Мой друг откинулся на спинку стула и возвел очи к затянутому паутиной пространству под кровлей.

— Ты только подумай, — сказал он, и в его голосе зазвучала вся поэзия торговли. — Этот джентльмен даст тебе такой маленький славный чек. И ты отправишься с ним в банк. Там станут смотреть на этот чек с почтением, потому что на нем значится его имя. Они откроют сейф… — Его голос дрогнул, а она смотрела на него жадно, не отрываясь, завороженная его колдовской интонацией сказочника. — Они достанут оттуда пачку денег толщиной с медовые соты, толщиной с добрую салями. — Тут они оба невольно облизнулись, и даже я сам почувствовал внезапный приступ голода при мысли о таком обилии съедобных денег. — Один… два… три… — будто опытный прорицатель тоном, полным магнетизма хищника, считал Сабри. — Двадцать… шестьдесят… сто, — и голос его становился все громче, покуда не зазвенел на слове «триста». Во время всей этой мелодекламации она вела себя, как курица, уткнувшаяся клювом в меловую линию. Как только он умолк, она издала экстатический полувздох, полу-стон — и вздрогнула, как будто вышла из гипноза. — И заклад тоже будет уплачен. Вдова Анти будет вне себя от счастья и преисполнится уважения к тебе. А ты и твой муж — вы получите триста фунтов наличными. — Он перевел дыхание и вытер лоб красным носовым платком. — Все, что от тебя требуется, это дать свое согласие. Или забирай свой ключ.