И опять он оказался прав. Через одну-две остановки второй автомобиль также остался без водителя. Потом третий. И снова командир роты потрясал стволом пистолета перед носом, теперь уж старшего офицера афганской колонны.

— Еще кто убежит, сам сядешь за руль, понял? Водить умеешь?

Офицер с испугом отрицательно мотал головой.

— Ничего, я тебя быстро научу, вот этим научу, — и Михаил сунул афганцу в нос свой пистолет.

Я высказал ротному несогласие с его методами обращения с афганцами, на что он мне ответил:

— Товарищ старший лейтенант, я четыре года служил в Туркмении, теперь вот здесь. Из личного опыта могу сказать, что южный народ очень уважает силу и власть. Это проверено на практике. Уговоры и убеждения тут бессильны, тем более что у нас нет времени им подробно все это объяснять. Они саботажники, вредят осознанно и умышленно, поэтому поступать с ними нужно жестко, по законам военного времени, как они того заслуживают.

Колонна вновь пошла вперед. Иногда чья-нибудь машина на высокой скорости ударялась во впереди идущую. Бились фары, гнулась облицовка. Были случаи, когда от сильного удара машина не могла больше самостоятельно двигаться дальше. С нее перегружали мешки, коробки на другие автомобили, а поломанную цепляли на буксир и тянули. Иногда оставляли, предварительно облив бензином и предав ее огню. На это зрелище было больно и жалко смотреть, совсем еще новая машина превращалась в огненный факел. Но другого выбора не было. Через несколько часов пути практически каждая машина тянула за собой другую. Лопались буксировочные тросы, дело принимало нешуточный и непредвиденный оборот. Мы стали подсаживать к афганцам в кабины машин своих солдат, кого-то для контроля, кого-то для управления автомобилем. Однако наши возможности в этом были весьма ограниченны, и колонна вновь и вновь шла с частыми остановками. Афганские военнослужащие делали все, чтобы не двигаться вперед. Во всем этом чувствовалась преднамеренность, чье-то организованное руководство. Наступила ночь. Вдруг по броне БТРов защелкали пули.

— Всем вести круговое наблюдение. Огонь открывать самостоятельно, без предупреждения! — передал я по радиостанции команду.

Экипажи обстреливали придорожные кусты, однако щелканье по броне все усиливалось. Кто и откуда стрелял, мы не видели, но уже знали, что душманы, в целях маскировки стрельбы, надевали на ствол оружия кусок велосипедной камеры, который прикрывал огонь на выходе из ствола, делая таким образом выстрел невидимым, применяли также и другие хитрости. Враг был вокруг нас, он был близко, но был не видим нами, и это пугало. Ежесекундно каждый из нас ожидал смертельный выстрел из гранатомета. Первый бой, незнакомая обстановка, реальная опасность — все это очень возбуждающе и устрашающе действовало на психику людей. Стреляли без разбора. Грохот крупнокалиберных пулеметов, автоматов, азарт боя — все слилось в едином стремлении выйти из обстреливаемого участка местности. В прицелы мы наблюдали, что духи по машинам с зерном не стреляли, ответно молчали и афганцы, находящиеся в автомобилях. Между ними была, очевидно, какая-то договоренность, а поэтому весь поток свинца и огня бандитов был направлен только на нас.

Так мы провели ночь — в длительных остановках, кратковременных продвижениях, огневом воздействии не видимого нами врага, постоянном ожидании еще чего-то более опасного. Проходили без света фар кишлаки, поливая налево и направо горячим свинцом все, что шевелилось, что могло причинить нам неприятность. Патронов не жалели.

— Товарищ старший лейтенант, впереди в колонне заглох БТР и не заводится, что делать? — не то доложил, не то спросил командира роты старший техник, прапорщик Алексей Волохин.

— Цеплять и тащить за собой. При первой возможности разберемся! — приказал ему командир роты по радиостанции.

БТР Волохина, выйдя из колонны, подошел к неисправному БТРу. По-прежнему щелкали о борта пули. Вглядываясь в темноту ночи, мы переживали за Алексея. Томительно тянулись минуты неопределенности. Старший техник роты был один за бортом бронеобъекта и пытался вытащить неисправную «коробочку». Связи с ним не было. Видимо, покинув БТР, он отключил шлемофон от бортовой радиосети. Вдруг по нашему борту кто-то настойчиво застучал.

— Может, душманы? — спросил кто-то из экипажа. Наведя на боковой люк оружие, осторожно сняли его со стопора. В темноте ночи появилось лицо прапорщика Волохина. Он быстро залез вовнутрь, сел на свободное сиденье, снял с головы шлемофон. По ею лицу струился пот. Казалось, будто он только что вынырнул из бассейна. Еще даже не успели закрыть люк, как по нему снова защелкали душманские пули.

— Алексей, ну ты и молодец! — восхищенно поблагодарил я его. — Ну, и как там на улице? Как ощущение?

— Ничего, все нормально, — как-то вымученно улыбаясь, произнес он и взял протянутую ему сигарету.

Руки его дрожали. Я смотрел на них, самого Алексея, и с радостью ловил себя на мысли, что сегодня я открыл для себя еще одного прекрасного человека — прапорщика Волохина, который первым из нас шагнул в опасность и вышел из нее победителем. Всего-то пять минут потребовалось Алексею, чтобы под огнем врага зацепить трос за заглохший БТР и, когда тот после толчка завелся, снова отцепить. Но именно тех минут хватило, чтобы помнить об этом человеке уже не один десяток лет.

На войне люди познаются очень быстро. Иногда достаточно пяти, даже одной минуты, мгновения, чтобы понять, кто идет с тобою в одной цепи, колонне и можно ли положиться на него в трудную минуту. Афганистану я благодарен за то, что он свел меня с такими надежными, прекрасными людьми, знающими свое предназначение, с которыми не страшно было идти в бой. Это были настоящие мужчины, независимо от количества звезд и полосок на погонах. Были, конечно, и подлецы, и подонки, но, к счастью, их было гораздо меньше.

Светало. Снова остановились. Впереди в долине увидел технику: афганские грузовые автомобили и БТРы десантно-штурмового батальона.

— Ура! Догнали колонну! — радовались солдаты и офицеры.

Но радость оказалась преждевременной — десантники выполняли аналогичную с нами задачу, собирая афганские автомобили. Основные силы бригады были еще далеко впереди.

Вернувшись на своем БТРе к колонне после встречи с командованием впереди идущих подразделений, снял тяжелое снаряжение, положил автомат и пошел в сторону, за ближайшие камни. Присел, в надежде отдохнуть, немного расслабиться, как вдруг с окружающих гор, сразу с нескольких направлений, по нам открыли автоматный огонь. Развернув вправо-влево пулеметы, экипажи начали поиск и обстрел противника. Я один остался на открытой местности.

«Ну, все, конец!» — с ужасом подумалось мне. Но почему-то никто не стрелял в меня, хотя я был открыт, незащищен и представлял собой очень доступный и важный объект. Мгновенно в памяти всплыла информация, как одно из советских подразделений, окруженное душманами на мусульманском кладбище, не было уничтожено, потому что стрелять по кладбищу они не могли по религиозным убеждениям. О том, что я нахожусь на кладбище, я понял еще до обстрела и сейчас молил бога, чтобы духи не изменили своему Аллаху и не стали стрелять по мне. От условной границы кладбища до ближайшего борта БТРа был какой-то десяток метров. Только я ступил на «нейтральную полосу», как фонтанчики пыли от выстрелов появились рядом со мной. Казалось, что оставшиеся метры я не бежал, а летел, как снаряд, в открытый боковой люк БТРа. И снова, как и ночью, стрельба по невидимому врагу.