не в затяг, вы тоже смотрите, не затягивайтесь, а то закашляетесь. Сигары даже Шварценеггер курит.

— Такого негера я не знаю, — отвечает он. — А уж сигары-то не учи курить, дитя моё.

— Понял, — улыбаюсь я. — А Шварценеггер — это спортсмен такой, культурист из Австрии.

— Ладно, рассказывай, что там у тебя за личная просьба, культурист.

— Отец Наташкин. Капитан милиции Геннадий Аркадьевич Рыбкин.

— Так, — выпускает густой ароматный дым Чурбанов. — И что с ним?

Я рассказываю. Подробно и в деталях. И прошу поговорить с главным прокурором.

— Вечно у тебя задачи нетривиального характера, да? Ладно, поговорю завтра… или…

Он открывает блокнот, находит нужный телефон и набирает номер.

— Александр Михайлович, здравствуйте. Это Чурбанов Юрий Михайлович вас беспокоит. Извините, что поздно и дома отвлекаю… Да… Да… Спасибо… Спасибо… У меня к вам просьба. Сейчас не хочу вам вечер рабочими вопросами портить. Можно завтра в первой половине забегу? Буквально десять минут, много времени не займу. Да… Конечно… Вот и отлично. Огромное вам спасибо. В десять тридцать буду у вас. Доброй ночи.

Он кладёт трубку.

— Ну, видишь? На трезвую голову может и не стал бы Рекункову звонить по такому вопросу, но ты же умеешь людьми управлять, да?

— Юрий Михайлович, спасибо огромное, — сердечно говорю я.

— Пожалуйста. Ещё не сделал ничего. Почему этот Кухарчук прицепился к тебе?

— Его ребята накосячили, важного участника операции устранили. А я видел. Вот он и пытался меня приструнить. Даже не приструнить, а устранить.

— А как это ты видел?

Блин, во все подробности я его посвящать не хочу… Ещё, кстати, с Бори надо спросить за хорошего парня, которого он порекомендовал.

— Бандиты по наводке этого важного участника ограбили Мартика, у которого я квартиру купил. Вот я и взялся ему помочь.

Он становится озабоченным, а улыбка обвисает, превращаясь в приклеенную маску.

— Почему ко мне не обратился?

— Да… Прямо в милицию нельзя было, там же доллары. Да и время поджимало, я по горячим следам вроде всё раскрутил. Пришёл за деньгами, а там Кухарчуковские. Они свои вопросы решали. Ну и заволновались, психанули, пальбу устроили.

— Ты издеваешься⁈ — восклицает обалдевший Чурбанов. — Это Марочник что ли? Это они Марочника грохнули? А Четвертного?

— Четвертного мои парни, в порядке самообороны. Он пушку выхватил, хотел в меня шмальнуть.

— Ты точно не издеваешься?

— Нет, Юрий Михайлович. К сожалению, это правда. Мы разошлись, а потом они, видать, боссу своему доложили, его и накрыло. Волной гнева. Он двух людей моих в гостинице завалил и на меня покушался.

— Интересная жизнь у тебя… И где все эти трупы?

— Я своих похоронил. Всё официально. Ну а про остальных вы сами знаете.

— Как ты смог-то?

— Ну, вот… — развожу я руками.

— Ну, ты даёшь, — качает он головой. — Живёшь, борешься с бандитами, а тут такой бандитизм процветает прямо под носом, а никто и не знает. Ну, а в КГБ-то какие уроды работают.

— Да ладно, у вас тоже уродов хватает. Но Кухарь этот действительно та ещё мразь. Его кто-то прикрывает. Вряд ли прямо Юрий Владимирович, но кто-то большой и серьёзный.

— То есть он просто мстит что ли?

— Свидетеля убирает.

— М-да… А где Назаров? Куда он пропал? На сходку не явился, никто его не видел. Пошёл на какую-то важную встречу. Слухи упорные ходят, что это твои дружки его порешили? Его там вместе с Четвертным не было случайно? Рассказывай, если знаешь.

— Знаю. Не успел сразу рассказать, уехал. Как вернулся вот, сразу вам позвонил.

— Ну-ну, по времени-то не сходится немного, но лучше уж поздно, чем никогда, — выпускает он густой вулканический дым и становится мрачным, как Везувий, уничтоживший Помпеи.

— Ну, простите. Прятался, скрывался… А Назаров… Назаров сорвался с моста, упал на лёд и ушёл под воду. Усоп.

— Твою мать…

Он глубоко затягивается и начинает кашлять.

— Юра, Егор, — заглядывает Галина. — Пойдёмте чай пить. Или кофе. Всё готово.

— Сейчас, Галя, — говорит Чурбанов. — Сейчас придём… Ты ему помог?

Скорее, не помог.

— Нет, он сам соскользнул. Правда перед этим пытался меня застрелить.

— Твою мать… — качает он головой. — Твою мать…

— Юрий Михайлович, вы меня простите, за эти эффектные жесты, я не специально, не запланировано это. Просто разговор только сейчас дошёл. Я выйду в прихожую? Там у меня есть кое-что…

Я встаю, выхожу и беру с полочке пластиковый пакет с надписью «Шеннон дьюти фри», который принёс сегодня с собой. В нём лежит конверт. Я возвращаюсь в кабинет и протягиваю конверт Чурбанову.

— Проверьте, всё ли там. У Назара был портфель и всё, что в нём находилось, лежит в этом конверте.

— Ребята! — снова зовёт Галина.

— Да-да, — отвечает Юрий Михайлович, проверяя содержимое конверта. — Ты смотрел бумаги?

— Смотрел, конечно, — отвечаю я. — На мой взгляд, ничего серьёзного. Единственное, расписки Галины Леонидовны… Но это тоже ерунда.

Впрочем, когда его будут сажать, эти бумажки могут легко стать основой обвинения, учитывая, что там всё вообще белыми нитками шито, в материалах дела, то есть. Могли бы, то есть, но не стали и теперь уж подавно не станут.

— Копии сделал? — подозрительно смотрит он мне в глаза.

— Нет, — спокойно и твёрдо отвечаю я, хотя, вообще-то сделал, сфотографировал. — Я посмотрел ваши бумажки, но зато тоже много вам сегодня рассказал. Видите, я за полное взаимное доверие.

— Интересный ты кадр, Егор, — говорит он и я вижу, что у него камень с души свалился. — Смотри, жене моей не скажи, что Назара нет больше. Она уж так его ждёт. Он ей обещал там кое-что… В общем, не говори.

— Юрий Михайлович, вы тоже никому не говорите. Это совершенно конфиденциальная информация. Даже мои блатные партнёры не знают об этом. Это только между нами. Вы и я. Договорились?

— Хорошо, — серьёзно отвечает он. — Хорошо. Вот тебе моя рука.

Подозревать его в непорядочности у меня нет оснований. На самом деле, даже если всё, что я ему рассказал он сделает достоянием гласности, для меня мало что изменится. Это всё просто слова. Бла-бла-бла… Так же, как и фото документов.

А вот про Галю, ожидающую