– И что это за законы? – с иронией в голосе осведомилась я у научного работника.

– Нарушение всех существующих запретов Творца, – серьезно глянул на меня собеседник. – Все от противного. Черное – это белое, а белое – черное. Помните девиз Алистера Кроули? Делай что хочешь, и будь что будет. Именно так.

– А если гребень и химеру уничтожить?

– Ни в коем случае нельзя этого допустить! – замахал руками Николай Аронович. – В древних манускриптах говорится, что демон ада Самаэль поклялся стереть Вселенную в порошок, если кто-нибудь посмеет обидеть его возлюбленную.

– Вы это серьезно? Это же только легенда. В смысле, про Лилит.

– Легенда? – прищурился он. – Не скажите. Возьмем пример из недавнего прошлого. Мы с вами знаем из учебников истории про великие успехи на политическом поприще свободолюбивой революционерки Коллонтай, у которой оказались обе эти реликвии. Между прочим, ее почему-то не тронул Сталин, хотя генералиссимус, придя к власти, репрессировал всех до единого соратников по партии. Равновесие гребня и химеры позволило Коллонтай достичь больших политических высот. Известно ли вам, дорогая Елена, что Скандинавские страны, в которых так любила бывать Александра Михайловна, давным-давно одобряют однополые браки? И что семьи из бородатых пап и мам – это вполне обычное дело?

Детей же забирают у нормальных родителей, у которых детишки либо слишком веселые, либо чересчур грустные, то есть не среднестатистические, а ярко индивидуальные. Это означает, что их неправильно воспитывают. Существует целая государственная программа по отъему детей из семьи и передаче на попечение государства. Этим занимается так называемая ювенальная юстиция, вламывающаяся в дома без суда и следствия, а только по наводке соседа, услышавшего детский плач. Во многом благодаря стараниям Александры Коллонтай в Скандинавии процветает государственная модель, очень напоминающая ту, что проповедовала валькирия революции. Как вы считаете, такая политика идет на пользу детям? Конечно же, только во вред.

А Лилит, помимо всего прочего, внушала древним ужас и как лютая ненавистница детей. Значит, в образе Александры Михайловны Лилит достигла своей цели. Это, уважаемая, уже не легенды, а факты, с которыми не поспоришь. Ростки бунтарских семян, брошенные женственной ручкой валькирии революции и упавшие на благодатную скандинавскую почву, приносят свои горькие плоды всеобщего безумия. Разве вы сами не видите, что мир сошел с ума? Стоит современной Лилит завладеть артефактами, как человечество окончательно свихнется. Вам ни о чем не говорят названия таких городов, как Содом и Гоморра? Что-то мне подсказывает, что все к тому и идет.

– Ну конечно, – усмехнулась я. – Жидомасонская теория заговора. Сплошная конспирология.

– Вы напрасно смеетесь, – насупился он. – Я давно изучаю гребень, подолгу сижу возле витрины и вижу непрестанный к нему интерес со стороны разных темных личностей. И вот что я вам скажу, уважаемая. Я прямо физически ощущаю, как от него исходит огромная энергетическая сила. Слушайте, Елена, дайте мне гребень на несколько дней. Я знаю, как нейтрализовать его воздействие. Я придумал специальный аппарат, который излучает гипермагнитные волны, лишающие энергетически заряженный предмет его прежних свойств. О, это уникальная вещь! Безусловно, мой прибор перевернет ортодоксальную науку! Ну, да рано об этом говорить. Необходимо провести серию экспериментов. Для этого мне нужен гребень. Если все получится, Великая Темная Мать больше не сможет диктовать свою волю человечеству. Здравствуйте, Руслан! – не прерывая монолога, вдруг поклонился Цацкель спортивному юноше в кожаной куртке, зорко охраняющему раскладной столик, на котором жуликоватого вида молодой человек ловко крутил наперстки. Еще трое смотрящих в точно таких же черных кожанках стерегли наперсточника с другой стороны стола.

– Не проходим, а подходим! – выкрикивал ловкач, зазывая простаков. – Проверяем внимательность! Кручу, верчу, запутать хочу!

Колпачки скользили по картонке на раскладном столике, привлекая все новых и новых зевак. Несколько добровольцев раз за разом ставили деньги на кон, уверенные в том, что рано или поздно смогут угадать, под каким из трех наперстков шельмец скрывает шарик.

– Салют, Ароныч! – заулыбался, как старому знакомому, Руслан, покидая пост у стола. – Как наши делишки?

– Спасибо, дорогой, хорошо, – торопливо заверил его бывший сотрудник музея, улыбаясь заискивающе и жалко. – Скоро рассчитаемся.

– То-то же, – хмыкнул спортивный Руслан, возвращаясь к столу.

– Безобразие! Это мошенничество! – вдруг донеслось из толпы вокруг наперсточника. – Позовите милицию! Я видела, как он спрятал шарик между пальцами! Товарищи! Нас обманывают! Ни под одним из наперстков шарика нет!

– Проваливай, старая дура, – угрожающе двинулся на голосящую женщину Руслан, утрачивая интерес к Цацкелю. – Вали, говорю, овца, если в рожу получить не хочешь!

– Ваши друзья? – поинтересовалась я, ускоряя шаг.

– Да какие там друзья, – шмыгнул носом Николай Аронович, стараясь идти в ногу. – Так, знакомые.

Удивляясь широте интересов этого удивительного человека, я свернула с оживленной набережной в тихий заснеженный переулок.

– Ну, так что с лунным гребнем? – напомнил Цацкель.

Я остановилась у припаркованной рядом с продуктовой палаткой машины и недоверчиво уточнила:

– Вы это серьезно? Николай Аронович…

– Зовите меня Ник, – быстро перебил толстяк, рассчитываясь в палатке за шоколадку.

– Ну, хорошо, пусть будет Ник, – неохотно уступила я, глядя, как он разворачивает яркую фольгу и с жадностью отправляет шоколадку в рот. Поразительная наивность просьбы тронула до глубины души. Безумный блеск глаз не оставлял сомнений – передо мной одержимый сверхценной идеей спасения мира параноик. Почти как Брюс Уиллис, только не такой брутальный. Мало мне проблем. Еще и этот. – Вы так долго бежали за мной и рассказывали библейские небылицы, ибо полагали, что я вот так вот возьму и отдам вам гребень?

Цацкель торопливо прожевал, шумно сглотнул, сунул обертку в карман, сложил озябшие ладошки на груди и, выдыхая клубы пара, просительно затянул:

– Всего на несколько часов. Мне очень нужно.

– Охотно верю, но ничем не могу помочь, – жестко отрезала я. По опыту знаю, что подобные типы понимают только язык силы. – Я не имею права выпускать музейный экспонат из рук.

– А штатовская шлюшка с позорным именем тоже будет раздеваться в этом гребне под вашим неусыпным надзором, уважаемая Елена? – насупился он.

– Само собой. Я глаз с гребня не спущу. И уж, можете не сомневаться, ни под каким предлогом не позволю вынести его из стен ночного клуба.

Смахнув снег с ручки и открыв дверку машины, я уселась за руль и, несмотря на горячие протесты Николая Ароновича, стучавшего в лобовое стекло, тронулась с места.

Москва, 1952 год