Мазила с трудом раздобыл комнатушку под мастерскую за свой счет, которого у него не было. И до поры до времени что-то мудрил в полной безвестности, но со скандалами. До Художника доходили всякие вздорные слухи, но он им не хотел верить. Он хорошо знал, что такое наше искусство и что такое наш брат художник. Наконец, какие-то сомнительные интеллигенты стали добиваться выставки Мазилы. Создали комиссию под председательством Художника. Комиссия персональную выставку запретила. Но так как новые веяния стали проникать даже в сферу управления искусством, решили создать новую комиссию для выяснения возможности допущения одной наиболее подходящей работы Мазилы на общую выставку работ любителей-пенсионеров и кружков народного творчества. Глава новой комиссии Художник лично посетил мастерскую Мазилы и был ошарашен. Но виду не подал. Неужели ты в самом деле считаешь себя гением, сказал он. Это же смешно. У нас гениев нет и быть не может. Ты же это сам знаешь прекрасно. Признайся, старик, ты все это вытворяешь, чтобы голову всем заморочить? Потом Художник предложил Мазиле устроить совместную выставку. Я тебе подскажу тему и покажу, как сделать, чтобы прошло наверняка, сказал он. Мазила был тронут такой дружеской заботой, но от совместной выставки отказался. На комиссии Художник сказал, что Мазила работает слишком много, что есть верный признак халтуры. Работы его по технике исполнения не соответствуют нашей идеологии, а по содержанию находятся на низком Уровне. Тем более Мазила - пьяница, бабник, гомосексуалист, спекулянт, хапуга, внутренний эмигрант, не помогает семье, бросил родителей, и потому они давно умерли, не платит взносы, не считается с мнением коллег и систематически игнорирует юбилейные выставки. И на выставку работу Мазилы не допустили. Приятель Художника принес стенограмму заседания Мазиле. Мазила был сначала взбешен, потом долго смеялся и, позвонив Клеветнику, отправился на пустырь.

Клеветник последнее время бросил всякую работу. Чем меньше работаешь, говорил он, тем прочнее положение, Работа только раздражение вызывает у бездельников. А так как бездельники почти все, то вывод напрашивается сам собой. Мазила рассказал Клеветнику историю с выставкой. Пустые хлопоты, сказал Клеветник. Все равно ничего не делаешь. Везде так. Клевета, зависть, насилие у нас - неизбежные спутники незаурядного человека. Но ведь он же способный художник был, сказал Мазила. Способные, у которых нет возможностей и мужества реализовать свои способности, - самые опасные, сказал Клеветник. Они способны в основном на любую пакость. Их много. Они мечутся в отчаянии, злобе и скуке. И уничтожают все, что может стать укором их совести. У Ларька Шизофреник облек случившееся в бесстрастные, но четкие формулировки. Каждый конкретный случай, сказал он, есть продукт действия многих социальных, психологических и прочих законов, и потому он кажется чистой случайностью. Художник гневался из-за того, что ты не захотел сделать так, как советовал он? Правильно. Если насилуемый сопротивляется, то насильник всегда гневается и воспринимает это как нарушение справедливости. Обычная формула: мы им (вам, ему), а они (вы, он)!!! Коллегиальная солидарность? Правильно. Она есть. Но только в отношении дерьма. Согласись ты на совместную выставку с Художником, все было бы молниеносно устроено. Только он в порядке коллегиальной солидарности вынудил бы тебя нарисовать и выставить чепуху, а не твои шедевры. Коллегиальная солидарность работает тогда, когда коллега чувствует, что ты слабее его или хотя бы не настолько силен, чтобы другие заметили, что ты сильнее. И потом чтобы было выгодно или по крайней мере безопасно. Контроль коллег всегда самый бдительный. Уверен, тебя не пустят и на общую выставку, ибо ты спутаешь им карты. Им важно, чтобы не было нарушения установленной гармонии. А все эти разговоры об идеологии, негуманности, формализме и т. п. суть лишь удобное средство сделать по-своему. Ты нарушаешь правила игры, сказал Болтун. Вместо того, чтобы пройти все установленные этапы и последовательно делать по установленным нормам то же самое дерьмо, какое делают все, ты делаешь нечто непохожее ни на что, делаешь слишком много и хочешь обойтись без их игрушек. Да, сказал Мазила, но Художник их обошел! А какой ценой, сказал Шизофреник. Я однажды попал в его мастерскую и наблюдал муки его творчества. Он третий месяц малевал вшивый портрет жены Начальника, а портрет никак не получался. Художник долго и нудно говорил о своих замыслах и своеобразном видении мира, которое хотел воплотить в улыбку одуревшей от сознания своей исключительности старой бабы, чтобы человечество потом так и не сумело бы разгадать ее смысл. Чем ничтожнее творчество, сказал Клеветник, тем мучительнее муки творчества. Не за что зацепиться. Из настоящего художника прет само, только успевай оформлять. А из ничтожества надо выдавливать по капле. Тут важна установка, сказал Мазила. Попробуй, напиши гениальную передовицу для Газеты. Ничего не выйдет. Любой сверхгений и самый серый газетный работник напишут ее примерно одинаково. Так и с портретом Заведующего.

С нашими друзьями происходит что-то странное, говорит Мазила. Ничего особенного, говорит Клеветник. Они идут к власти. Но они уже у власти, говорит Мазила. Они имеют посты, а это само по себе еще не есть власть, говорит Клеветник. Это пока еще лишь возможность власти. У власти еще надо утвердиться. Для этого надо подняться еще на ступень выше, увеличить число холуев и продвинуть их к власти, дискредитировать и устранить конкурентов, отмежеваться от сомнительных связей и акций в прошлом, устранить или обезвредить лиц, знающих им цену, спасти общество от опасности (реальной или мнимой, роли не играет; но лучше от мнимой, которая кажется реальной), оказать тем самым свою незаменимость и полезность и, наконец наложить все печать своей индивидуальности. К чему все это, спросил Мазила. Они же не глупые люди. И вроде бы образованнее и культурнее всех прочих. Образование и культурность, сказал Клеветник, есть их козырь в данной ситуации, и не более того. А то, о чем я говорил, не есть индивидуальная цель или потребность. Это просто формальный механизм власти, который одинаково обязателен для невежд и образованных, передовых и реакционеров, моралистов и циников. Чем выше, например, ранг карьериста, тем больше группа, которую он тянет за собой и которая его выталкивает вверх. И тем она алчнее и беспощаднее. А мало-мальски способные люди все карьеристы. Нужны очень большие способности и исключительное стечение обстоятельств, чтобы человек отказался от карьеры. Людей на подвластных постах надо менять. Так положено по механике дела. Менять нужно даже тогда, когда это делать не нужно. Даже на худших. Даже на будущих врагов. Ибо лишь смена людей дает сознание своих людей. Претендент, например, уволил А и поставил на его место В. Думаешь, В лучше? Нет. Как работник он хуже. Сейчас он лебезит перед Претендентом, а при случае продаст его с потрохами. И Претендент это знает. Но он не может иначе. Сейчас пока В - свой человек, и ритуал замены чужого А своим В должен быть проделан. Шизофреник абсолютно прав. Общество можно представить как огромное число клеточек, связанных друг с другом и осуществляющих какие-то действия независимо от того, есть в них человек или нет. А люди лишь забираются в эти клеточки (в какие удастся благодаря индивидуальной судьбе) и делают все то, что им эти клеточки навязывают. Далее, вытесняемых с постов людей надо обязательно дискредитировать, если даже это во вред тебе самому. Есть два способа возвыситься: стать самому больше или сделать других меньше. Первый путь в массе исключен, труден и опасен для карьериста. Остается второй. Претендент везде поливает грязью Секретаря. Ты думаешь, за то, что тот в свое время сыграл гнусную роль и был участником всех тех преступлений? Ерунда. Претендента это не коснулось никак. И он сам готов на любые пакости. Он их и так делает, правда в несколько ином стиле. Время изменилось. Секретарь дышит на ладан. Готов Претендента продвинуть вверх на любую должность. Но это роли не играет. Он поносит Секретаря для того, чтобы все видели, насколько он умнее, талантливее, моральнее, прогрессивнее и т. п. Секретаря. Кстати, Претендент глуп. Боюсь, что переиграет, и кое-кто в самом деле подумает, что он умен, талантлив и прогрессивен. И тогда его карьера застопорится. Кроме того, по технике взятия власти последняя должна быть взята с боем за добро против зла. Если бой не получается сам собой, его провоцируют или просто выдумывают. Теперь Секретарь на самом деле разгневался на Претендента и будет ему пакостить. По технике карьеры это не вред. Именно это и нужно. Нужен отживший враг. И по возможности слабый на деле, но сильный по видимости. Секретарь же тоже кретин. Ему и в голову не придет никогда мысль, что если он хочет провалить Претендента, то должен его хвалить, а не ругать, или не обращать на него внимания. Но он не может, ибо он обычный социальный индивид из механизма власти. И это еще не все. Им еще нужно спасти общество от серьезной опасности, и не от общеизвестной и прошедшей, вроде Секретаря и его охвостья, а от чего-то такого, нового, что может увести не туда. Эта опасность должна быть социально представимой и значимой, и притом не так-то просто разоблачимой. В нее должны поверить определенные круги лиц. Дело должно выглядеть так, будто только они способны обнаружить эту опасность и предотвратить ее, т.е. доказать свою необходимость и незаменимость. И сейчас они ее ищут. Пробуют. Так что разносная статья в мой адрес, нападки на Н. и т.п., - это все не случайно. Но они же были твоими учениками; сказал Мазила. Не учениками, сказал Клеветник, а охвостьем. И Социолог, и Супруга, и многие другие из них в свое время ходили у меня в хвосте. Теперь это их компрометирует, ибо я не эволюционировал вместе с ними. К тому же я - знаю, кто они. Я опасный свидетель и больное место их совести. Все это - обычные банальные истины, которые мы отлично знаем из литературы, но которые нас поражают, когда они касаются нас самих. И потом слишком уж откровенно все эти литературные штампы вылезают на вид. Как будто с общества содрали шкуру и вся его физиология вылезла наружу. Любопытно здесь другое - языковая форма их претензий. Они выступают в роли передовых, образованных, творческих и прогрессивных личностей, спасающих человечество от угрозы со стороны сторонников старого Председателя. Они - представители и проводники высших достижений мировой культуры. Раньше, например, порядочных людей у нас били за положительную оценку Э как сторонников Ихней реакционной идеологии. Эти же бьют нынешних порядочных людей за критическое отношение к Э, причем как врагов передовой ихней же науки. Надо как-то бороться, сказал Мазила. У тебя известность, ученики. Имя для них - ничто, сказал Клеветник. Учеников нет. Испарились с поразительной быстротой. Податься некуда. Они неуязвимы. Вот в Издательстве выкинули мою статью из сборника. Почему? Не подходит к тематике сборника. Чтобы доказать, что она единственная статья по теме сборника (сборник готовил я сам), надо приложить неимоверные усилия без гарантии на успех. А время идет. Если я и добьюсь своего, будет поздно. Следующий же сборник не будет вообще. Они сами не работают, печатать им нечего. И сборник вообще не запланировали. Пригласили меня докладчиком на Конгресс. Выбросили из делегации в последний момент. Академик сказал, что ко мне проявляют нездоровый интерес, но он за меня ручается. Жест благородный, не придерешься. А из делегации на всякий случай изъяли. И так далее в таком же духе. Обсуждаются работы моих дипломников и аспирантов - волынка, мелкие придирки, непомерные претензии и т.п. Официально - надо разобраться, как следует, тема серьезная, концепция неапробированная. По существу же цель одна - изолировать. Уйти? Куда? Везде одно и то же. Тем более, выбора-то нет даже территориально. Мазила сказал, что это все, конечно, действует удручающе. Но сдаваться не надо. Надо работать, работать, работать. И пусть они катятся. В нашем деле, сказал Клеветник, для работы нужны люди, организация, печать. А один я могу поставлять лишь идеи, которые либо разворуют, либо разгромят и исказят, либо не заметят. Так что лучше не делать ничего. Но и это их не устраивает вполне, поскольку пока еще живо прошлое. Им еще надо, чтобы не было прошлого.