– А потом что было?

– А потом он сюда пришел днем, когда никого не было, я его сдуру впустила, он уселся на кухне и давай мне на жизнь жаловаться. Что не везет ему никак, была у него вторая жена и ребенок там маленький еще, но ушла жена к своим родителям, не выдержала его пьянок. А он сам весь больной, но вот увидел Ларису, вспомнил, какие они были молодые да счастливые, и понял, что дороже нее у него никого никогда не было. И что по сыну он скучает, и все такое прочее. Я не то чтобы разжалобилась, но неохота с ним было ругаться, я и говорю ему по-хорошему, что ты, мол, эти надежды оставь, ничего у вас с Ларисой не получится, у нее человек есть приличный, давно она с ним, подробностей, конечно, никаких не рассказывала, а с сыном, говорю, мы видеться тебе запретить не можем, да только, что ты ему сказать можешь и чему научить?

В общем, еле-еле его выпроводила, пока Сережка из школы не вернулся. А Лариса как-то потом приходит с работы расстроенная, говорит, подкараулил он ее и полез отношения выяснять, сам выпивши, и ей так стыдно стало. Хорошо, что Аркадий Ильич не видел. Дальше – больше. Стал он ее прямо преследовать, проходу не давал. Она резко с ним говорила, тогда он злиться стал, угрожал даже, что хахаля ее найдет, это он так его называл. Выследил ее как-то вечером, она тут в соседнем кооперативном доме бухгалтером подрабатывала, и скандал там устроил. Она хотела в полицию на него заявить, но шуму побоялась, очень переживала, что Сущенко узнает, стыдно ей было.

– А фотографии у вас нет мужа этого бывшего?

– Да у меня старые фотографии, еще их свадебные.

Анна Александровна принесла альбом, с фотографиями, с которых смотрели молодые и счастливые Лариса и какой-то парень. Парень был высокий, довольно симпатичный, руки крупные, а размер ног вполне мог быть сорок четвертый.

– Так, а где он живет, вы знаете?

– Ну я точно не знаю, где-то у Смольного, на Суворовском, что ли, нет, не помню.

– Ну, а как зовут-то его, вы помните?

– Черников, Лариса фамилию не меняла из-за Сережки, Черников Борис Леонидович, а год рождения, как у Ларисы, семидесятый.

Вячеслав бросился к телефону, набрал номер своего отделения.

– Людочка, быстро мне справочку, Черников Борис Леонидович, тысяча девятьсот семидесятого года рождения, жду, так, Суворовский, дом тридцать три, квартира тринадцать? Спасибо, теперь дай мне Костина срочно.

Костин был непосредственным начальником капитана Беленького.

– Алексей Иваныч, машину срочно, бывший муж Черниковой у меня подозреваемый номер один.

– Ладно, высылаю группу, а тебя через полчаса подхватим у метро «Восстания», доберешься?

– Доберусь.

Анна Александровна, слушая его разговор, с сомнением качала головой.

– Думаете, он это? Да он хилый, трясется весь, где ему.

– Разберемся! – уже на бегу крикнул Вячеслав.

С фасада дом 33 по Суворовскому выглядел довольно прилично, в скудном свете уличных фонарей были незаметны подтеки, трещины в штукатурке и обвалившаяся лепнина. Так, нормальный дом, четыре этажа. Местный участковый запаздывал. Сначала решили, что квартира 13 должна быть со двора. Вошли во двор-колодец, долго искали там – нет квартиры 13. Спросили мужика с собакой, он не знал, наконец, из окна первого этажа их окликнула какая-то тетка и, узнав, что они ищут, подробно объяснила, что в квартиры 13, 24, 27 и 8 вход из подъезда, находящегося в подворотне, что дом этот старый и квартиры почти все поделенные, поэтому входы с разных сторон, и номера не совпадают. В абсолютно темной загаженной подворотне рядом с переполненными мусорными баками полицейские обнаружили дверь. Тут подоспел участковый, поднялись на третий этаж, позвонили. Послышались шаги, кто-то чертыхнулся, дверь открылась на цепочку.

– Кто здесь?

– Свои, свои. Полиция родная, открывай, дядя.

– А у нас все в порядке.

– Черников Борис Леонидович здесь проживает?

– Так вы к Борьке? Да он спит, весь в ступоре.

Участковый вышел вперед.

– Давай, Степаныч, открывай, людей не задерживай, они по делу.

– Да они всегда по делу, полиция в гости не ходит.

Пока они стояли на площадке и препирались с недоверчивым Степанычем, Вячеслав заметил клопа, который вылез из-за продранной обивки на двери и пополз по своим делам.

– Что же у них в квартире-то творится, если даже клопы из дому бегут? – спросил он с удивлением, на что участковый многообещающе хмыкнул.

Степаныч открыл дверь, и они вошли в стенной шкаф, потому что прихожей назвать это при всем желании было нельзя.

– Тут ступеньки, – предупредил Степаныч, но участковый уже споткнулся.

Поднявшись на четыре ступеньки вверх, они попали прямо в кухню. Обычная коммунальная кухня, шесть столов, затесавшийся среди них чей-то робкий холодильник, закопченные стены, а на потолок лучше вообще не смотреть.

– К Борьке в самый конец! – Степаныч скрылся в дебрях квартиры.

Из кухни по коридору в полутьме, где что-то шуршало по углам, прошли до последней двери. Воняло так, что даже видавшие виды оперативники зажимали носы. Дверь оказалась запертой, на стук никто не отзывался.

– Ай, да пошли они все! Ломай дверь на фиг! – распорядился потерявший терпение Костин.

Комната против ожидания оказалась довольно просторной, даже какая-то мало-мальски приличная мебель стояла, но перегаром несло жутко. Вячеслав поднял глаза и вдруг заметил на темном потолке какие-то узоры, которые оказались цветами, а вон и ангелочки летают, а в правом углу отчетливо просматривались две пухлые женские ноги нежно-розового цвета.

– Что смотришь? – усмехнулся участковый. – Это у них плафон на потолке, все расписано было, еще до революции. Это раньше зала была большая, ее на несколько частей поделили, там тетка голая на потолке. Борьке ноги достались, а все остальное у соседей в другой квартире.

– Так это они что, с самой революции потолок не белили?

– А чего ж такую красоту замазывать? Тут раньше Борькина мать жила, комнату аккуратно содержала, а потом все ему оставила и к дочери переехала.

Полицейские осмотрели комнату. На диване что-то спало. Участковый потряс это, оно оказалось лохматым мужиком неопределенного возраста. На все тычки и пинки Борька никак не реагировал, только рычал, как детский плюшевый медведь.

– Ничего у вас не выйдет, теперь он так до завтрашнего вечера будет, – сказал появившийся в дверях Степаныч.

– Часто он так?

– Да примерно сутки через трое. Сегодня с полдня напился, завтра к вечеру встанет, пойдет искать, где бы похмелиться, потом два дня нормальный, работает, а затем опять все по новой.

– А где работает?

– А на рынке где-то при ларьках, чистит там, грузит.