– О нет, если вы это нашли нужным.

– Вы знаете, я немного боялся за вас.

– Вы?

– Да, после вчерашнего вы могли заболеть.

Алина улыбнулась, опуская глаза:

– Я здорова.

– Тем лучше, пойдемте в столовую.

После обеда Алину ожидал сюрприз – затопили камин в кабинете Шемиота. Сюда им подали чай, торт, варенье, ром. Свет от камина зажигал разноцветные огоньки на стеклярусном тюнике Алины – ее плечи, прикрытые белым шифоном, нежно розовели.

Шемиот слегка подался вперед, чтобы лучше разглядеть выражение лица Алины, и она скорее угадала, чем заметила, его быстро скользнувшую улыбку.

– Я огорчу вас, дорогая.

– Вы не можете огорчить меня, Генрих, я всему подчиняюсь заранее.

– Вы меня радуете, я малодушно прячусь от вас целый день.

– Прячетесь?

– Да. Мне нужно сказать вам. Ах, как это трудно.

Шемиот, гремя щипцами, перебил головешку в камине, сгреб уголья и, любуясь на новое пламя, высокое и ровное, как дыхание, продолжал:

– Будьте мужественны, Алина, я твердо обдумал план нашего союза. Я не женюсь на вас, дорогая, я не женюсь на вас никогда, хотя бы вы умерли здесь, у моих ног, я не женюсь.

Она перевела дух. Казалось, вся жизнь ушла из ее глаз, и они стали тусклыми, неподвижными, чуть-чуть расширенными.

Она спросила шепотом:

– Вы не любите меня?

– Я люблю вас, Алина, больше всех женщин, которых я только знал. Чем мне поклясться?

Она сделала слабый жест, означающий – почему же вы бросаете меня?

Он повторил то, что она уже слышала. Он стар для нее. У него взрослый сын. Алина может быть счастлива с другим. Наконец, если она считает позорным быть его любовницей, она, значит, его не любит бескорыстно и полно. Все это он щедро пересыпал сожалениями и жалобами то на судьбу, то на женщин, то на самого себя.

Алина была ошеломлена. Понятие «любовница» для нее являлось чем-то омерзительным, страшным и, главное, нечистоплотным. Конечно, она глубоко унизилась перед Шемиотом, он наказывал ее и говорил ей «ты», но ведь она смотрела на него как на мужа. Он был для нее Единственным и Избранным. Она убеждена, что не могла бы любить другого так, как Генриха. Все застыло в ней от горя, и она не ощущала больше никаких желаний.

Она подумала:

«Судьба моя решается, но мне безразлично. Я готова встать и уйти куда-то. Все равно куда, не оглядываясь. Так вот чего хочет от меня Генрих? Заменить ему Клару, о, это слишком».

Шемиот знал ее мысли. Он взял себя в руки. Он не женится, если даже Алина потеряна для него, он не женится, Это смешно.

И он поднялся, как бы прощаясь:

– Я в отчаянии, Алина, сознаюсь, я думал встретить в вас больше любви. Она зарыдала:

– Неправда, неправда, я была вашей с первой встречи, а вчера? О, как вы жестоки ко мне.

Звук ее голоса растрогал Шемиота. Он обнял ее, вытирая ее слезы, целуя глаза и губы:

– Не плачь, все устроится, будь послушна. Ты – моя, и ты очаровательна.

Теперь, когда они отбросили вопрос о браке, в Шемиоте поднялся исключительный интерес к Алине. Он был счастлив и снова влюблен. Он смотрел на ее яркий, свежий рот и терзался между желанием обладать ею сегодня и желанием довести ее еще до большего любовного исступления. Прибегая к наказанию, он знал, что делал. Собираясь обладать ею – он шел наугад. Ему было важно заставить Алину всего и всего просить.

Они не заметили, как дрова догорели.

Теперь пылали только угли. Стало жарко.

– Уже полночь, Алина. Вам пора ложиться.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Она поспешно простилась.

Глубокое разочарование охватило Алину. Как, значит, он не хочет оставаться с ней? Она ничего более не понимала. Ведь истинная любовь проста. А любовь Шемиота представлялась ей иероглифами. Добиться у нее согласия на все, потребовать всего, довести ее до бесстыдства и потом даже не желать ее? Что ей делать? Уехать? О, если бы она решилась на это. Остаться? Для чего? А если он просто скучает с ней, ищет предлога отделаться?

После бурных слез ее настроение изменилось:

– Разве я думала встретить в Генрихе азиата? Он слишком умен и деликатен. Он приближается ко мне не без колебания. Правда, я не буду его законной женой, но тем более любовница обязана стать совершенством, я поняла это сегодня.

И она уснула, продолжая плакать, но уже без горечи и оскорбления, оправдав его во всем сама перед собою.

Шемиот же разговаривал с лакеем. Викентий доложил ему, что Франуся не остается служить. Она все время скучает по городу.

– Хорошо, Викентий. Почему не все рабочие пришли за получкой?

– Дорога очень плоха.

– Если они придут завтра, мне не докладывайте.

И Шемиот думал, покуда Викентий растирал его одеколоном: «Все в доме считают Алину моей любовницей. Тот же Викентий, и управляющий, и повар, все, а я теряю время и не должен быть преувеличенного мнения о собственной персоне. Я могу наскучить Алине, внушить ей раздражение, показаться смешным, Витольд Оскерко женится на ней, не задумываясь, я убежден, от горя Алина способна сделать эту глупость, она выйдет за ничтожество и возьмет в придачу Христину, я не прощу себе тогда до смерти. Желаю я Алину? Сегодня – безусловно. Раньше я думал об этом лениво. Завтра? Завтра я могу стать холодным как лед. И все-таки сегодня уже потеряно. Какая жалость. Что делает Алина? Она плачет, считает себя погибшей и уязвленной в своем женском самолюбии. Она думает, что не нравится мне физически. Скоро она устанет думать, плакать и будет только страдать. Как хлопотно с этими женщинами!»

– Спокойной ночи, барин.

Викентий ушел.

Последней мыслью Шемиота было: «Алина сама виновата. Если она любит меня, почему она не осталась со мной? Из чувства стыдливости? Послушания? Ну вот, подобные женщины только развращают нас».

Утром Алина сказала плачущей Франусе:

– Успокойтесь, если вы не хотите оставаться у господина Шемиота, я вас возьму к себе в город. Вы – хорошая девушка.

Франуся снова заплакала, но уже от радости. Алина совсем смягчилась. Ей было приятно тешить эту девушку, очень ловкую и услужливую, догадавшуюся о многом и все же не фамильярную.

– Да, да, Я увезу вас с собою.

Сегодня небо было ярко и блестяще. Обрывки туч быстро таяли. Ветер свирепствовал еще сильнее, чем накануне.

– Барин в кабинете?

– Да. Барин уже спрашивал о барышне.

Алина отвернулась.

Она решила несколько часов не видеть Шемиота и осторожно вышла другим ходом.