3 февраля 1238 года татары подступили к Владимиру39. Летописи сохранили яркий рассказ об осаде и взятии города на Клязьме, однако сведения, приведённые в них, отчасти противоречат друг другу, и картина получается далеко не во всём ясной. «Тогда пришло множество кровопроливцев христианских, без числа, словно саранча», — сообщает летописец. Татары остановились против Золотых, главных ворот города; вместе с ними был и московский князь Владимир Юрьевич, которого пока что жителям не предъявляли. «И начали спрашивать, есть ли великий князь в городе, — продолжает летописец свой рассказ, — владимирцы же пустили по стреле на татар, и татары также пустили в ответ по стреле по городу и по Золотым воротам». Заметим, что воины Батыя сразу же начали переговоры с жителями города; эти переговоры от имени татар вели либо знавшие русский язык половцы, либо сами русские, множество которых было пригнано к городским стенам. Владимирцы поначалу в переговоры не вступали, но очень скоро им пришлось вслушаться в то, что кричали обступившие город люди. «Не стреляйте!» — кричали те. Владимирцы опустили луки. И тогда татары приблизились к городским воротам и выставили вперёд пленного князя Владимира:

— Узнаёте ли княжича вашего?

И был тот «уныл лицом и изнемогал бедою от нужи», то есть от страданий. Братья Всеволод и Мстислав стояли на Золотых воротах. «И узнали они брата своего Владимира. О умильное (горестное. — А. К.) брата видение и слёз достойно! Всеволод же и Мстислав с боярами своими и все горожане плакали, глядя на Владимира». Охваченные отчаянием и жалостью, молодые князья готовы были немедленно броситься в бой, принять неизбежную смерть. («Лучше нам умереть пред Золотыми воротами за Святую Богородицу и за правую веру, нежели воли их быть» — такие их слова передаёт летописец.) Однако сохранивший хладнокровие воевода Пётр остановил их — может быть, и напрасно.

Татары превосходно владели всеми приёмами психологической войны. И вид истерзанного князя Владимира — того самого, чью пышную свадьбу всего год назад отпраздновали в городе, и бесчисленное множество врагов, уверенных в своей победе и по-хозяйски распоряжающихся в пригородах столицы, и их гортанные разноязыкие крики, и толпы пленных, истязаемых злыми завоевателями, и горящие посады и сёла — всё это действовало на осаждённых самым угнетающим образом. «Где суть князья рязанские [и] вашего града и князь ваш великий Юрий? — такие слова татар, обращённые к осаждённым, приводит южнорусский летописец. — Не рука ли наша схватила их и смерти предала?» И хотя Юрий был ещё жив и собирал силы для войны с захватчиками, жители его собственного города уже потеряли веру в возможность сопротивляться грозному врагу. «Это всё навёл на нас Бог грехов ради наших… За умножение беззаконий наших попустил Бог поганых на нас, не их милуя, но нас наказывая, дабы отступились от злых дел. Сими казнями казнит нас Бог, нашествием поганых, ибо се есть батог Его, дабы отступили от пути своего злого» — это настроение очень скоро сделается всеобщим. В неведомых завоевателях русские люди увидели неотвратимый бич Божий, Божие наказание, противостоять которому не в человеческих силах. Это настроение явственно звучит уже в рассказе о взятии и разорении Владимира, в речах защитников города.

Владимир считался одним из наиболее укреплённых городов Русской земли. Протяжённость его стен и валов (около семи километров) превосходила крепости Киева и Новгорода. Город располагался на возвышенном участке в междуречье Клязьмы и её небольшого, но с обрывистыми берегами притока Лыбеди. Поверх насыпных валов шли мощные дубовые стены с несколькими проездными башнями, две из которых, носившие звучные имена Золотых и Серебряных ворот, были каменными, как и прилегающие к ним участки стены. Город состоял из трёх хорошо защищённых крепостей. Самая древняя, построенная ещё в начале XII века Владимиром Мономахом, занимала срединное положение и носила название Среднего, или Печернего, города; с запада и востока от неё позднее были возведены крепости так называемого Нового города. Внутри Среднего города при князе Всеволоде Большое Гнездо обустроили каменный замок — детинец — с княжеским двором, резиденцией епископа; здесь же находились белокаменные Успенский и Дмитровский соборы. Татары объехали город кругом, тщательно рассмотрели его и расположили свои силы не только против Золотых ворот, но и против других участков крепостных стен. При взятии Владимира они смогли с успехом использовать богатый опыт, накопленный во время войн в Средней Азии и Китае. С подобными приёмами осады и штурма городов русские ещё не встречались.

В субботу 6 февраля татары «начали леса и пороки ставить с утра и до вечера, а на ночь огородили тыном вокруг всего города». Это была их обычная тактика. Возведённый руками пленников тын, или частокол, исключал всякое сообщение осаждённого города с внешним миром, предотвращал вылазки неприятеля и не позволял осаждённым надеяться на то, что им удастся спастись бегством. Пороками же называли стенобитные орудия, камнемётные машины, метавшие камни такой величины, что, по словам современника, четыре сильных человека с трудом могли поднять их. Точно рассчитанные удары камнемётов и таранов по заранее выбранным участкам стены с неизбежностью разрушали даже каменные укрепления. Тем более не могли устоять стены Владимира. Одновременно татары обрушили на защитников города такой шквал стрел, что те были не в состоянии вести ответную прицельную стрельбу.

На следующий день, 7 февраля, в неделю мясопустную (воскресенье, предшествующее Масленице), рано утром начался штурм города сразу в нескольких местах. Татары проломили стену недалеко от Золотых ворот, напротив церкви Святого Спаса, завалили ров сырым лесом и хворостом (всё это, разумеется, пришлось делать согнанным отовсюду пленникам, преимущественно самим русским) и по образовавшемуся «примёту» ворвались в город. Одновременно в северной части города со стороны Лыбеди татары захватили так называемые Медные и Иринины ворота Нового города, а в южной, со стороны Клязьмы, — Волжские ворота. «И так взяли вскоре, до обеда, Новый город, и запалили его огнём; Всеволод же и Мстислав и все люди бежали в Печерний город».

Затем, однако, в летописи пропуск: каким образом татарам удалось взять наиболее укреплённый Печерний, или Средний, город и княжескую цитадель — детинец, и что предшествовало этому, не сообщается. Известно, что ещё до начала штурма татары пытались «лестью» вынудить горожан сдаться. Этому воспротивился епископ Владимиро-Суздальский Митрофан, один из главных героев трагических событий. Летопись приводит слова, с которыми он обратился к защитникам города, побуждая их к сопротивлению: «Чада, не убоимся о прельщении нечестивых и не примем во ум тленного сего и скоро проходящего жития, но об оном не скоро проходящем житии попечёмся… Если и град наш, пленив, копьём возьмут и смерти нас предадут, то я в том, чада, поручник есмь, что венцы нетленные от Христа Бога примете». «И слыша сии словеса, все начали крепко бороться». Когда же гибель города стала неизбежной, епископ вместе с князьями и княгинями и прочими людьми вошёл во владимирский Успенский собор и возле горячо чтимой иконы Владимирской Божией Матери — покровительницы града Владимира и всей Русской земли — начал постригать князя, княгинь и других бывших тут «добрых мужей и жён» в монашеский чин — дабы очистившиеся от грехов, преображённые в ангельский образ, предстали они пред общим Владыкой… Успенский собор и стал местом упокоения многих жителей города, принявших под его сводами лютую смерть: «А епископ Митрофан, и княгиня Юрьева с дочерью, и со снохами, и с внучатами, и прочие княгини, множество бояр и людей затворились в церкви Святой Богородицы, в полатях, и так огнём без милости запалили их… Татары же выбили и отворили двери церковные, и навалили лес около церкви, и подожгли церковь. И задохнулись от великого зноя все бывшие тут люди, иные же от огня скончались, а иных оружием прикончили. А святую церковь разграбили, и чудную икону самой Богоматери ободрали…» Разграблены были и все другие церкви и монастыри Владимира: «…и иконы ободрали, а иные изрубили, а иные забрали, и кресты честные, и сосуды священные, и книги ободрали, и одежды блаженных первых князей, которые развесили те в церквах святых на память себе, то всё себе забрали… Убиен был Пахомий, архимандрит монастыря Рождества Святой Богородицы, да [Даниил]40, игумен Успенский, Феодосий Спасский, и прочие игумены, и чернецы, и черницы, и попы, и диаконы, от юного и до старца, и сущего младенца: и всех тех изрубили, одних убивая, других же уводя босых и раздетых, умирающих от холода в станы свои».