Джеймс вынимает мачете из ножен и приставляет к подбородку кадета.

Они смотрят друг на друга.

Не останавливаться. Не отдыхать. Сейчас ночь, и Джеймс не спит на своей кровати: он слушает храп, сопение и звуки выходящих газов других кадетов. Но он не спит, потому что он готов ко всему и он получит меч чести. Сирена срабатывает в 5:30, и нужно выходить на парад, но Джеймс убрал парадную форму, которую сержант велит надеть. Она слишком глубоко в рюкзаке. Он упаковал все, он готов. Но сейчас он не готов и другие кадеты одеваются быстрее его. Он бежит к выходу и толкает их. Ему нужно быть первым, быть звеньевым. Он стоит на холодном плацу. Он первый. Еще темно. Он смотрит на пар: пар выходит изо рта. Он в эйфории, у него кружится голова. Сержант велит уйти с плаца, и он марширует в казарму и держит голову прямо.

Все смотрят на него. Они видят, какой он особенный, какой важный. Он марширует через плац, на нем пижама.

Он продержался пять недель.

Нужно было собраться с мыслями. Это что-то вроде теста, ему нужно спланировать побег. Имеет смысл. Также вполне имела смысл непривычная пустота в Сандхерсте этим утром, когда Джеймса, одетого в гражданское, капрал препроводил для сдачи униформы. В офисе командования Джеймс подписал документы, их тут же убрали в серый металлический шкаф.

Он понятия не имел, что подписывает собственное увольнение. Все в Сандхерсте постоянно что-то подписывали. Ничего необычного. К тому же, у Джеймса не было ни единой причины думать, что его выгоняют.

Он был самым лучшим кадетом.

Коридоры и плац были пустынны, потому что здесь начиналась секретная миссия, другие солдаты не должны были ничего знать.

Теперь он сидел в караульном помещении, вглядываясь в карты на стенах. Панель управления полнилась огоньками, кнопками и мониторами. Ему нужно было собраться с мыслями и контролировать дыхание.

Он не мог. Почему так сложно дышать? Глаза наполнились слезами, он глотал воздух, но тот не попадал в легкие. Гипервентиляция. Он порвал на себе рубашку.

Дверь резко открылась, грохнулась о стену. В нее ворвался здоровенный полицейский сержант, он обвил рукой шею Джеймса, пригвоздил его к стене. «Какого хрена ты делаешь?» – возопил он.

«Ничего. Ничего. Ничего», – ответил Джеймс.

Джеймса держали в караульном помещении Сандхерста восемь часов. Все это время ему не предлагали ни еды, ни воды.

На время его поместили в примыкающее общежитие и сказали отдыхать, но в голове крутилось слишком много мыслей, и в любом случае он не смог бы заснуть из-за голода. Разные люди приходили и уходили. Джеймс вспоминает, что в какой-то период делил общежитие с группой гуркхов[18]. «Четверо или пятеро зашли, – рассказывает он. – Они говорили на другом языке. Я пытался подражать им, в моей голове мы вели настоящую беседу».

Джеймс не говорит на непальском. Хотя, когда он оглядывается назад, ему кажется, что они сочувствовали его состоянию. Эти люди были ему глубоко и искренне симпатичны, в их присутствии он чувствовал себя спокойнее.

После этого воспоминания приходят в лучшем случае отрывками. В какой-то момент ему сказали, что приехала мать. Его проводили к машине. Она была внутри вместе со старшим братом. Им отдали все вещи Джеймса. Он вспоминает, что, когда открыл дверь машины, оттуда пахнуло говядиной и горчичным соусом. Он начал неистово рыться в вещах, чтобы найти еду. Он работал только на выживание, был неспособен на коммуникацию.

Позднее его мать скажет, что он выглядел как животное, а не как человек. Взгляд пустой, лицо осунулось, ни единой мысли в глазах.

Джеймс не помнит, о чем говорил с матерью и братом по дороге домой. Но он помнит включенное радио. По BBC Radio 4 шли какие-то дебаты. «Я стал частью программы, – объясняет Джеймс. – Я как бы перенесся разумом в говорящего человека. Так что говорил, получается, я. И сначала у этого человека получалось не очень хорошо, его перекрикивали, он делал ошибки, а я старался все исправить. Я все еще был на занятии по риторике, я очень старался завоевать расположение аудитории. А через какое-то время началась музыка. Классическая музыка. Но опять же я был тем, кто сочинял, дирижировал, исполнял. Это было такое облегчение, потому что я смог раствориться в музыке, и это была моя награда за хорошо проведенные дебаты».

Во время поездки Джеймс постоянно смотрел в окно на машины, едущие навстречу. Он читал номерные знаки. Вот проехал сержант, вот старший офицер, вот его товарищи-кадеты. Они следили за ним, смотрели, чтобы он все делал правильно.

На следующий день Джеймса увезли в больницу – глубоко на вражеской территории. Он не должен был позволить этому произойти.

В машине скорой помощи он позволил себя обмануть, запутать. Он верил, что его везут на праздник. Вся его семья будет там. Отец приедет из Саудовской Аравии. И Луиза тоже придет. И офицеры с кадетами из Уэлбека и Сандхерста.

Он так хорошо со всем справился, что ему даже не нужно заканчивать академию. Ему дадут звание прямо сейчас.

Но когда машина прибыла в районную больницу Норт-Девона, никто не ждал Джеймса. Что-то было нечисто. Так не должно быть. Впервые за все время Джеймс испугался. Он выскользнул из машины и побежал так быстро, как только мог, петляя через парковку и внутрь здания больницы, по коридору прямо, через дверь, еще через дверь, по лестнице. За ним гналась охрана и полдюжины психиатрических сестер. Его приперли к стенке только рядом с моргом.

На короткий момент реальность изменилась, и Джеймс оказался в компьютерной игре. За закрытыми дверями морга находилась большая красная кнопка. Это была Умная Бомба – с ее помощью можно взорвать все и переместиться в другое место.

Джеймс потянулся к кнопке, но почувствовал крепкие руки на своем запястье.

Его оттащили в палату, пристегнули к кровати. Его ноги и руки крепко держали, кто-то не давал ему повернуть голову. Он не мог пошевелиться. Он был в ужасе. Он почувствовал, как игла вошла под кожу.

Первые дни и недели Джеймс боролся со сном. Ему нужно было быть настороже, следить за обстановкой. Место было небезопасным. Сон – это непозволительный риск. Но из-за лекарства, которое ему давали – густой оранжевый сироп в маленьком пластиковом стаканчике, – Джеймс чувствовал такую усталость, какой не знал никогда в жизни.

Энергии не хватало даже на то, чтобы поднимать ноги. Руки тряслись так, что он не мог удержать нож и вилку. Когда он ходил в туалет, его внутренности превращались в воду, а иногда у него случались такие запоры, что он старался только не выть от боли.

Джеймсу надо было понять, что происходит. У него были теории на этот счет. Скорее всего, в армии разработали новое психологическое оружие и решили опробовать на нем, потому что он самый сильный, самый смышленый кадет.