не замечая ливневых потоков, обрушившихся с грохочущих небес. Как лодка разрезает гладь воды, он будто бы поступал с вертикальной пеленой. Его лицо, обрамляла бородка, а его голову венчал странный головной убор. Чёрный плащ, будто бы состоявший из двух уровней, коричневая кожаная сумка с металлической конструкцией сверху, спасавшей наполнение от агрессии из внешнего мира. Я даже не понимал, с какой стороны он появился. Было у меня смутное ощущение, что он просто вышел из самого дождя, или даже был частью этого дождя, капля за каплей собравшись во едино. Но я гнал от себя такие мысли, ведь я не был склонен ни к пьянству, ни к болезням рассудка. И я просто смотрел, как странный человек в чёрном двуслойном плаще проходит мимо, не производя ни единой эмоции мимическими мышцами своей физиономии, и теряется между домами в потоках ливня. Я моргнул. Ещё моргнул. Боль в ноге вернула меня в реальность, и я вошёл в дом, где жена уже проснулась и перебирала какие-то коробки. Я попросил её собрать необходимые ингредиенты для мази, передал ей сумку с травами, прилёг на кровать, наслаждаясь потоками тепла от только что растопленного очага и провалился в сон.

Проснувшись от холода, я позвал жену. Ответа не последовало. Я поискал что-либо, чем можно укрыться, но с кровати странным образом пропали подушки и одеяла. Я лежал на настиле из соломы, или подобного материала, который я не смог рассмотреть, ибо, как я выяснил, открыв глаза, в доме была кромешная темнота. Лишь какие-то проблески фиолетово-малинового свечения давали смутное понимание наличия окна в стене. Темнота и тишина были почти осязаемыми, и сие безмолвие пыталось сдавить голову, будто бы желая проникнуть в мысли. Делма так и не выявила себя, и я бы сказал, что начал подражать мотыльку, передвигаясь, впрочем, не на лёгких крыльях, а почти на четвереньках, будто скарабей, чтоб не запнуться о что-либо на полу. И вот, я у окна, а там ничего. Просто тьма, которая словно чуть треснула, и в этом разломе проблёскивает свечение, которое я не могу описать в полной мере. Там был и цвет спелых баклажанов, и немного от налитой соком малины, и подобие венозной крови, и немного радуги, и что-то ещё, чего я никогда не видел. Пока я смотрел, разлом расширялся, и я начинал слышать шипение, в котором, с трудом, но различал средоточие множества голосов. И вдруг в этом гало промелькнуло нечто живое, блестящие на свету от слизи, как улитка или рыба. Я лишь разглядел, что вся поверхность этого существа или его гигантской части бесконечно шевелилась. Едва ли хоть одно смертное существо на нашей планете могло долго созерцать подобное запредельное действо, и я отпрянул от окна, обливаясь холодным потом. В темноте кто-то был, и я чувствовал его пронзительный взгляд на своей коже. Я махнул рукой, и чьи-то крепкие пальцы схватили моё запястье, а после то самое космическое сияние озарило лицо незнакомца, будто подвесив его в бесконечной темноте комнаты. Это был тот, что пришёл в наш город с дождём, но на его щеках были выведены символы, которые были мне известны лишь из томов, подвернувшихся мне в процессе изучения травничества, на свой вид, но, увы, не на значение. Он наклонился ко мне и что-то произнёс на языке, что походил на звон монет и кваканье лягушки одновременно. Но я будто понял его смысловую окраску, и мой страх стал просто безграничным. Я смотрел не него широко раскрытыми глазами, а он ухмылялся. Едва лишь я захотел задать ему вопрос о происходящем, как он с силой оттолкнул меня, выпустив наконец мою руку. Такого я не ожидал и, пятясь, вылетел в окно, в море бесконечной черноты.

Делма трясла меня и была по щекам. Открыв глаза, я увидел её, испуганную, наш дом, очаг и кое-какие травы, что она уже перебрала и развесила под потолком. Она сказала, что я кричал слова на запретных языках, что меня трясло и лихорадило. Мы списали это на возможность простуды, и я попросил жену приготовить мне укрепляющий отвар. О том, какая реальность мне ближе, мне напомнила моя нога, что рассылала пульсирующую боль, будто почтальон похоронные весточки. Хоть я и начала приходить в себя, а особенно после отвара, я ещё помнил два злобных взгляда. Незнакомца, что был не только во сне, но и в городе, и взгляд чего-то ещё. Невозможно сказать, что это был взгляд «кого-то». Оно не являлось человеком, и я не решусь назвать это живым.

Пройдя краткий курс профилактики от простуды и обработав ногу охлаждающими мазями, я вспомнил, что ожидаю приход Фелдиха Дрикка, о чём сообщил жене, но та ответила, что Дрикк уже заходил. Не успел я выяснить, что за средства она ему дала, как она начала рассказывать мне странные вещи. Сказала, что он был трезв, чисто выбрит, одет так, что даже на свадьбу не одевался. Он сообщил, что похмелье его не мучает, и что новый доктор, прибывший издалека, полностью излечил его от недуга пьянства. Дрикк попросил так же передать, что теперь он намерен заняться помощью окружающим в городе, и что тот доктор взял его в помощники. С одной стороны, приятная новость, но с другой – я сидел поражённый градусом абсурда, который вылился на меня спросонья. Фелдих, который унаследовал от своего деда только одно – способность пить, пить, и потом снова пить, у которого никогда не было большой мотивации, чтоб бросить это дело, и если б не я, то тяга к ячменному соку давно бы отправила его к деду. Именно этот Фелдих сказал моей жене, что он поменял свою жизнь за сутки? Даже меньше! Я не мог в это поверить ни при каких условиях. Заверив жену, что я вернусь через час, дабы мы начали обработку ингредиентов, я отправился в местную харчевню, выяснять суть столь загадочных обстоятельств. Как мне казалось, такой маршрут логичнее, нежели идти к Дриккам домой. Тем более, мне нужно было прикупить немного солода, который владелец заведения Отис заказывал из Столицы. Увы, у меня не было таких хороших каналов, а солод мне требовался.

Я вышел из дома в прохладу после дождя. Было ещё светло, и я мог видеть дома, улочки и грязноватые вывески в полной мере. Также я видел и то, что все эти детали успешно отражались в лужах, который оставил внезапный дождь. И эти лужи были странного чуть фиолетового оттенка. Я обмакнул палец в