– Тем более! У нас же всесоюзная здравница, ты помнишь! Санатории! Врачи! Воздух! Морские купания! Сто лет прожить можно. Знаешь, у нас больных вообще нет, а умирают только те, кому жить надоело. Я тебе серьезно говорю.

– Все же перемена климата. Нужно посоветоваться с врачом…

Беспокойную тему на этом закрыли, заговорили о другом. Но остался беспокойный пульс в виске: тук-тук. Тревога стучалась в душу, и к ней присоединилось еще покалывание в ладони, куда уколола цыганка. Лиля несколько раз на ладонь украдкой посматривала, боялась. Так нарыв обычно пульсирует, нагнаивается. Но ладонь была чистой. Виктор обратил внимание, спросил:

– Что там у тебя?

– Представляешь, сегодня… – слово за слово, рассказала про цыганку.

Брат посерьезнел.

– Мразь, – прошептал одними губами. И коротко выругался черным словом.

Лиля удивилась:

– Ви-итя, что за выражения?

– Извини. Не люблю их. Сволочная порода. Предательская.

Кого цыгане предали? Что за обида была у брата на душе, что за камень? Неужели с тех давних пор, когда, как рассказывала мама, его, маленького, украли цыгане? Лиля не стала выяснять: и без того слишком много подводных камней, слишком длинны многоточия недосказанностей, слишком тяжелы паузы. И не хочется лишних неурядиц. И ноги к тому же промокли – вышла в легких парусиновых тапочках, пора домой. Уже свечерело, огни зажглись. Лиля подняла голову посмотреть на окна своей квартиры и увидела мать. Помахала ей рукой, но та не ответила…

Тамара Павловна знала о своей болезни до того, как прошла обследование, до того, как вошла в кабинет, где ее ожидал сдержанно-суровый врач, до того, как он заговорил. Но знание это было размытым, расплывчатым, нестрашным. Были у нее боли, чаще наваливалась ватным одеялом душная усталость. Что ж, со всеми бывает. Люди болеют, лечатся, выздоравливают, потом, бывает, заболевают снова. Смерть? Нет, смерть – это не то, что случается с нами. Всегда умирает кто-то другой, чужой, далекий. Она примерила к себе смерть в ту секунду, когда на вопрос врача о родственниках ответила сразу пересохшими губами:

– Дочь… И сын.

«Почему я? За что это мне? Что я такого сделал?» – вот первое, о чем думает человек, узнавший о своей болезни, узнавший о том, что болезнь эта смертельна и вот-вот будет ему выписан билет в один конец. Тамара Павловна не являлась исключением. Не бывает атеистов в окопах под огнем, не бывает атеистов на одре болезни. Разве что Вольтер да Барков, но то были известные охальники.

«Дочь и сын» – это был не только ответ на вопрос врача о родственниках, это был еще и ответ на внутренний вопрос: «За что?» Вот именно, за это. За то, что мало заботилась о своих детях, была, что уж там кривить душой, дурной матерью. Отказалась от сына, опасаясь взрастить в своей семье чужака, подкидыша. Да будь он даже подкидышем, что с того? Убытку бы не было, а только прибыток – доброе дело не пропало бы, легло на чашу незримых весов и причлось бы потом…

А дочка, Лилечка? Зачем она так поступила с ней? Чем была занята, о чем думала ее голова? Все не о том, не о том! В результате девочка не получила толком образования, не смогла найти себя в жизни и теперь, конечно, ненавидит свою кукушку-мать. Нет, она не может ненавидеть, у нее не хватит для этого воли. Не важно, не важно! Не важно, какая она, дочь. Сейчас все дело в Тамаре, в ее материнском долге, который она не смогла или не захотела исполнить, и теперь несет за это заслуженную кару. Мало того, она по уши погрязла в грехе прелюбодеяния!

Разумеется, Тамара Павловна не за монастырскими стенами жила все эти годы. Она женщина яркая, интересная, осталась привлекательной даже в бальзаковском возрасте и на недостаток мужского внимания жаловаться не могла. Она отошла от развода, стала интересоваться противоположным полом. Случались у нее короткие и долгие романы, пару раз ее звали замуж, но Тамара отказывала. Еще чего не хватало – поступиться своей свободой ради сомнительного удовольствия слушать храп мужа по ночам да стирать его носки! Она даже не позволяла своим кавалерам оставаться ночевать, выставляла за дверь в любое время дня и ночи. Сделал дело, гуляй смело!

Но последняя пассия Тамары Павловны все же немного отличалась от предыдущих. Во-первых, это был настоящий служебный роман. К тому же служебный роман с подчиненным! А во-вторых, у официанта Валентина, милого Валечки, были мускулы пантеры и лицо херувима, к тому же он был моложе Тамары Павловны на… Ну ладно, скажем так – годился ей в сыновья. А в-третьих… Он был первой страстью стремительно стареющей женщины. С ним она впервые узнала радость плотской любви, и радость эта оказалась для нее с привкусом горечи. Сколько лет потрачено впустую, сколько ночей прошло одиноко, сколько скучных и бездарных любовников побывало проездом в ее жизни, прежде чем она повстречала Валечку, такого ласкового, такого внимательного!

Тамара, при всех ее недостатках, была женщина разумная. Она понимала, что еще немного – и она не сможет удержать при себе молодого любовника. Валентин такой красавец, такой мужественный, на него заглядываются девушки. Уведет какая-нибудь юная свистулька парня, того и жди! Поэтому постаралась привязать к себе Валентина не только любовными ненадежными узами. Тамара Павловна при любом случае намекала возлюбленному, что со временем сделает его партнером в своем небольшом, но крепко налаженном деле… Быть может, она сама развратила изначально бескорыстного молодого человека этими посулами, кто знает?

Разумеется, со своей бедой Тамара Павловна прежде всего пошла к нему, самому близкому человеку. Это было ошибкой. От страха перед надвигающейся бедой, перед неминуемой болью и угрожающе близкой смертью она потеряла не только голову. Она потеряла лицо.

Валентин растерялся. Возлюбленная всегда представала перед ним бодрой, деловитой, ухоженной и подтянутой. Он никогда не просыпался с ней рядом поутру, поэтому с трудом представлял, как его начальница-любовница выглядит без прически и без макияжа. Она никогда не изменяла своему сдержанно-ироническому имиджу. А тут вдруг на руках у молодого человека оказывается всхлипывающая, косматая старуха с нелепо расплывшимся по щекам макияжем!

О нет, он не содрогнулся, не пустился наутек! Он показал себя с лучшей стороны. Узнав, в чем дело, Валентин принялся утешать Тамару, гладил ее по голове, уверял, что медицина нынче делает чудеса, что операция наверняка ей поможет, а он, да-да, будет любить ее точно так же и ни каплей меньше! И закончил он свой отрывистый монолог предложением руки и сердца!

– Тамара… выходи за меня замуж!

Не было цветов, не горели свечи. Никто не откупорил шампанского. Не случилось у пылкого влюбленного кольца с бриллиантом в кармане пиджака. Но это было самое настоящее предложение, и Тамара Павловна взглянула в лицо жениху с нежностью и благодарностью.

В лицо, да. И впервые ей показалось, что лицо-то у Валентина довольно неприятное. Подкачал он тут, подкачал. Не смог удержать нужного выражения. Не отыскал в тайниках соответствующей маски. И все, что он хотел скрыть, все на его лице в ту минуту отразилось. Не актер он был и не шпион. А кто?