Должно быть, я заснула. Проснувшись, я увидела Лкетингу на том же месте. Он продолжал сосредоточенно жевать. Пол превратился в помойку. Повсюду валялись листья, очищенные от коры стебли и пережеванные зеленые комочки. Он посмотрел на меня слегка застывшими глазами и погладил по голове: «Нет проблем, Коринна, ты устала, ты спи. Завтра сафари». «А ты, – спросила я, – не устал?» Нет, ответил он, перед такой дальней поездкой он не может спать, поэтому и жует мираа.

Из его слов я поняла, что мираа расслабляет и придает мужества. Воины масаи пользуются ею, поскольку принимать алкоголь им запрещено. Я понимала, что в эти дни мужество Лкетинге необходимо, как никогда. Он не знал, что нас ждет, а опыт в Момбасе он получил не самый лучший. Его мир был здесь, а Момбаса хотя и находилась в Кении, но была для него чужой. Я ему помогу, подумала я, и снова заснула.

На следующее утро нам предстояло выйти очень рано, чтобы занять места в единственном автобусе, отъезжающем в Ньяхуруру. В ту ночь Лкетинга не ложился. Я удивилась, каким бодрым он выглядел и как легко, без багажа, только в украшениях и набедренной повязке, сжимая в руке дубинку, пустился в столь дальнее путешествие.

Тем временем Лкетинга съел всю траву и стал пережевывать уже использованные комочки. Он ехал молча, да и вообще на этот раз в автобусе было не так весело, как тогда, когда мы ехали с Ютой.

Автобус резво подпрыгивал на бесконечных ухабах. Чтобы защитить от пыли свои красивые волосы, Лкетинга натянул на голову вторую накидку, оставив открытыми только глаза. Чтобы хотя бы немного дышать, я прикрыла нос и рот платком. Примерно на полпути Лкетинга подтолкнул меня и указал на длинный серый холм. Только как следует присмотревшись, я поняла, что это сотни слонов. Зрелище было внушительным, грандиозным. Повсюду, насколько хватало взгляда, серые колоссы спокойно и уверенно шли вперед. Между ними можно было заметить детенышей. В автобусе все оживились и стали следить за слонами. Я узнала, что здесь такое можно увидеть нечасто.

Наконец к обеду мы добрались до нашей первой цели, Ньяхуруру. Мы пошли попить чаю и съели хлебную лепешку. Уже через полчаса следующий автобус отправился в Найроби, куда мы прибыли ближе к вечеру. Я предложила Лкетинге переночевать там, а утром сесть в автобус на Момбасу. Он сказал, что не хочет оставаться в Найроби, что гостиницы здесь слишком дорогие. За все платила я, и его слова меня тронули. Я заверила, что это не проблема, но он сказал, что Найроби очень опасен и здесь много полиции. Несмотря на то что с семи утра мы только и делали, что сидели в автобусе, он хотел немедленно тронуться в путь и преодолеть самый длинный отрезок пути. Заметив, как неуверенно он себя чувствует в Найроби, я согласилась.

Мы поспешно перекусили. Я была рада, что он по крайней мере поел вместе со мной, хотя и натянул на лицо кангу, чтобы его не узнали. До автовокзала было недалеко, и мы прошли эти несколько сотен метров пешком. Здесь, в Найроби, даже местные жители как-то странно смотрели на Лкетингу, кто посмеиваясь, а кто с восхищением. Он совсем не вписывался в этот суматошный современный город, и я обрадовалась, что с паспортом ничего не получилось.

Наконец мы сели в ночной автобус и стали ждать отправления. Лкетинга снова жевал мираа. Мое тело ныло, и я тщетно старалась расслабиться. Только на сердце было легко и спокойно. Через четыре часа, в течение которых мне удалось немного подремать, автобус остановился в Вое. Большинство пассажиров, и я в том числе, вышли, чтобы справить нужду, но, увидев грязный туалет, я решила потерпеть еще четыре часа. Купив две бутылочки кока-колы, я вернулась в автобус. Через полчаса путешествие продолжилось, и на этот раз заснуть я не смогла. Мы с бешеной скоростью мчались сквозь ночь по извилистой дороге. Лишь изредка нам на пути попадался встречный автобус, а автомобилей и вовсе почти не было.

Два раза мы проезжали через полицейский кордон. Автобус останавливался у разложенных поперек дороги бревен с длинными гвоздями, и полицейский с автоматом проходил по салону, освещая фонарем каждое лицо. Через пять минут ночная поездка продолжалась. Вскоре я уже не знала, как удобнее сесть. Наконец я увидела табличку «245 километров до Момбасы»: слава богу, до дома оставалось не так далеко. Лкетинга не спал. Судя по всему, эта мираа действительно придавала бодрости. Только его взгляд был неестественно неподвижен, и он стал крайне молчалив. Постепенно меня стало охватывать радостное волнение. В воздухе запахло солью, температура стала комфортнее. От влажной прохлады Найроби не осталось и следа.

Утром, в начале шестого, мы прибыли в Момбасу. На автобусном вокзале я захотела выйти, как и другие пассажиры, но Лкетинга меня удержал. Он сказал, что раньше шести часов автобусы на побережье не ходят и нам нужно ждать здесь, потому что на улице слишком опасно. Мы наконец-то прибыли на место, а выходить все равно было нельзя! Мой мочевой пузырь мог лопнуть в любую минуту, и я попыталась объяснить это Лкетинге. «Come!» – сказал он и поднялся. Мы вышли и встали между двумя пустыми автобусами. Не заметив в округе никого, кроме нескольких кошек и собак, я присела. Увидев мой «ручей», Лкетинга рассмеялся.

Воздух на побережье был волшебный, и я предложила не спеша пойти к ближайшей остановке матату. Лкетинга взял мою сумку, и в утренних сумерках мы тронулись в путь. В одном магазине ночной сторож как раз подогревал себе чай и угостил нас. За это Лкетинга дал ему немного мираа. Время от времени мимо нас проходили одетые в лохмотья подозрительные личности, одни молча, другие что-то бормоча себе под нос. Повсюду на земле, подстелив под себя картон или газеты, спали люди. Это было время призраков, но рядом с моим воином я чувствовала себя в полной безопасности.

Около шести утра загудели первые матату, и через десять минут проснулся весь район. На автобусе мы доехали до парома, где меня снова охватило безграничное счастье. По пути к южному побережью Лкетинга заметно нервничал, и я спросила: «Милый, ты в порядке?» «Да», – ответил он и стал говорить. Я поняла не все, но Лкетинга, по-видимому, хотел как можно скорее узнать, какой масаи украл мои письма и кто распространил слухи о его женитьбе. При этом вид у него был такой мрачный, что мне стало жутко. Я попыталась его успокоить, ведь это было уже неважно, потому что я его все же нашла. Он ничего не ответил и продолжал беспокойно смотреть в окно.

Присцилла очень удивилась, увидев нас вместе. Она радостно поздоровалась с нами и приготовила чай. Эстер у нее больше не жила. Мои вещи были аккуратно развешаны на веревке за дверью. Сначала Присцилла и Лкетинга миролюбиво болтали, но вскоре стали о чем-то бурно спорить. Я попыталась узнать, что случилось. По словам Присциллы, Лкетинга обвинял ее в том, что она знала о моих письмах. Наконец Лкетинга успокоился и улегся спать на нашей большой кровати.

Присцилла и я остались на улице и стали думать, где нам спать, потому что жить втроем с женщиной масаи мы не могли. Один масаи, собиравшийся на северное побережье, предложил нам свою хижину. Мы в ней прибрались и перетащили мои вещи и большую кровать. Я навела в хижине уют и осталась очень довольна. Стоимость аренды составляла примерно десять франков.