Василий и Анница отметили про себя, что Чулпан не приехала с ними, но, разумеется, не расспрашивали о ней, понимая, что Филипп хочет избежать ненужных разговоров.

В те времена среди коренных московитов жили люди разных народностей, в том числе и очень много татар. Татары торговали лошадьми и конской сбруей, были прекрасными мастерами по изготовлению луков и стрел. Отличные воины, они целыми отрядами находились на службе не только у Великого князя, но и у всех его братьев и даже у небогатых дворян. Не было еще тогда никаких национальных или религиозных конфликтов между жителями. Каждый жил в своей вере и в своих правилах, руководствуясь в отношениях лишь простыми чисто нравственными представлениями о людях: хороший — плохой, добрый — злой, смирный-забияка… Так что, когда соседи судачили о том, что Чулпан живет у Филиппа, то это не по тому, что она была татарка, а лишь из-за того, что когда молодая и красивая женщина, живет в одном доме с молодым и красивым вдовым мужчиной, конечно, всех занимает вопрос: есть между ними что-нибудь или нет. Вслух же, в присутствии Филиппа, о Чулпан даже не упоминали, опасаясь его несдержанного нрава и нечеловеческой силы, даже, несмотря на то, что после смерти Настеньки он очень изменился — как бы притих весь, спрятался где-то внутри самого себя, и если раньше всегда ходил, высоко подняв голову, и раздвинув огромные плечи как можно шире, то сейчас, казалось, даже уменьшился в размерах, его плечи опустились, голова уже не смотрела в небо, и давно уже никто не слышал его зычных возгласов, так знакомых всей округе: «Йохо-о-о-о! Йе-е-е! Йо-о-о!», которыми всегда сопровождалось его любимое занятие — езда верхом на необъезженных конях, да и вообще за последние несколько лет никто не видел Филиппа верхом.

Одновременно с началом праздничной трапезы в медведевском доме, началось веселье рядовых жителей Березок и приглашенных ими родственников и знакомых из соседних имений. Праздновали прямо на улице, в посаде, где тянулись длинные импровизированные столы, на которых стояли лишь брага, мед и пиво, а горячую еду женщины выносили из домов и подавали к столу с тем, что она тут же съедалась, не успев замерзнуть — день был морозный, хотя солнечный и тихий.

Во главе этого дворового праздника сидел за столом, распахнув роскошную соболью шубу, купец Манин, который, несмотря на приглашение Медведева в дом, низко кланяясь и глубоко извиняясь, попросил разрешения праздновать с простым людом, поскольку там же была и дочь его, впрочем, без мужа — Ивашко вместе со своим близнецом-братом Гаврилкой, как наиболее опытные и проверенные воины, несли во время праздника караульную службу согласно всем заведенным в Медведевке правилам.

В самый разгар праздничного застолья, когда повеселевший лив Генрих Второй запел своим чарующим голосом очередную балладу и все весело подхватили, как в доме, так и на улице, вдруг совершенно неожиданно произошло именно то, чего не случалось здесь уже несколько лет.

Дверь горницы медведевского дома распахнулась, и в проеме появился начальник охраны, отец Ивашки и Гаврилки, Клим Неверов.

Он лишь взглянул на Медведева и Анницу, и те сразу поняли — происходит что-то неладное.

Это мгновенно поняли также и все гости за столом, поскольку раньше, еще до Ахматова нашествия, случалось такое часто, едва ли не каждую неделю, и какой бы ни был праздник, мужчины, кроме Филиппа, были, как обычно, при оружии и сразу вскочили с лавок, как только встал Медведев.

— Посидите пока, друзья. Я все узнаю и скажу вам, — сказал на ходу Василий и вышел.

Клим шепнул ему несколько слов. За углом дома, там, где его не видно было празднующему во дворе люду, их поджидал слегка запыхавшийся Гаврилко, верхом на лошади.

— Василий Иванович! — взволнованно доложил он. — Возле нашей заставы, у монастыря, никто иной, как сам Василий Удалой, князь Верейский со своей супругой, в санях, без людей и охраны! Они просят, чтобы ты немедля пропустил их, ибо опасаются погони и говорят, что у них есть проездная грамота за рубеж, с подписью и печатью самого Великого князя. А Юрок Копна, который сидит на крайней вышке у монастыря, говорит, что ему виден вдали на дороге большой отряд, который движется к нам со стороны Медыни. Через полчаса отряд достигнет нашей заставы. Что делать, пропускать князя Верейского или нет?

— Пока не пропускай, езжай и скажи, что я сейчас приеду и посмотрю грамоту. Мы успеем раньше погони.

Отдав по дороге распоряжения немедленно седлать и подавать Малыша, Медведев вернулся в горницу.

— Ну что там? — Почти хором спросили сидящие за столом.

— Что-то странное, — сказал Медведев, — У нас знатные гости, но их преследует погоня. Надо узнать, в чем дело. Анница, оставляю дом на тебя. Придется свернуть праздник во дворе. Организуй на всякий случай оборону, как обычно, а я еду к заставе у монастыря.

— Мы с тобой, — опять почти хором заявили оба Картымазова, Зайцев и Леваш.

Медведев краем глаза заметил, что Филипп сделал движение, будто хотел подняться со скамьи вместе со всеми, но опустил голову и остался сидеть.

— Тогда живо на коней и в дорогу! — скомандовал Медведев.

Не прошло и четверти часа, как пятеро вооруженных дворян по специально расчищенной короткой просеке через лес приблизились к заставе на границе земель Медведева и Преображенского монастыря.

Гаврилко и двое молодых людей из новых прошлогодних поселенцев Медведевки немного растерянно топтались возле богато украшенных, нарядных саней в которых накрытые медвежьим мехом сидели мужчина и женщина.

Завидев приближающийся отряд, князь Верейский вышел из саней и двинулся навстречу.

Медведев на ходу спрыгнул с коня и низко поклонился:

— Рад видеть тебя в праздник Святого Рождества, князь. Я много слышал о твоих подвигах, а моя супруга, которая видела тебя на наших землях во время стояния на Угре, восхищалась твоей удалью и смелостью. Чем могу служить?

— Спасибо за теплые слова, — сказал князь Верейский и протянул Медведеву грамоту с хорошо знакомой ему сургучной печатью, а сам оглянулся назад, на дорогу, с беспокойством, несколько странным для человека, о мужестве и безудержной храбрости которого ходило столько легенд.

Медведев сразу узнал почерк и размашистую подпись Великого князя и, пробежав глазами документ, убедился, что он в полном порядке: это была официальная проездная грамота, написанная по всей форме, разрешающая князю Верейскому и его супруге переезд литовского рубежа в любом месте и с указанием всем дворянам Московского княжества оказывать почести, содействие и гостеприимство подателю грамоты.

— Все в порядке, — поклонился Медведев, — добро пожаловать, у нас там как раз накрыт Рождественский стол!

— Благодарю, — облегченно вздохнул князь Верейский, — но мы очень торопимся, лишь слегка перекусим — и на литовскую сторону.

Он быстро вернулся, вскочил в сани, хлестнул лошадей, а проезжая мимо Медведева, резко остановился:

— Василий, — спросил он, — я слышал, что у тебя заповедная и несудимая грамота на эту землю?