— Что это?

— Дверь. Раздевайся.

Пётр Иванович вздохнул, опустился на широкий, обтянутый парусиной диван. Соня присела рядом на корточки:

— Давай левую.

Пётр Иванович протянул чёрный тупоносый ботинок. Бледно-розовые пальцы быстро переплелись с мохнатыми шнурками. Ботинок долго держался за толстую бесчувственную пятку, наконец соскочил, дохнув из тёплой дыры чёрным заспанным потом. Соня запустила ногти в тугую шейку серого шерстяного носка и потянула вниз:

— Вооот так…

Толстая, исходящая паром ступня бессильно шлёпнулась на пол. Пётр Иванович пошевелил потными пальцами с крохотными полумесяцами розовых ногтей и протянул Соне правый ботинок. Стеклянная дверь столовой бесшумно отворилась, высунулась высокая Анна с загорелым, сморщенным лицом и, вытирая передником некрасивые руки, прохрипела:

— Ииите кушайте. Всё стынеть.

Пётр Иванович вопросительно посмотрел в маленькие глаза жены, старательно стаскивающей ботинок.

— Да ничего страшного, Петь. Просто выпила эту жидкость… ну… как её, — Соня стянула ботинок и на секунду задумалась, — полироль, кажется.

Она ловко сняла носок и принялась растирать толстую щиколотку мужа, где тугая резинка оставила подробное розовое тиснение. Пётр Иванович развязал галстук, долго прогонял непослушные пуговицы в узкие матерчатые щёлки, путаясь и пыхтя, выдирал пухлые руки из хрустящих, накрахмаленных рукавов.

— Встань, штаны сниму. — Соня протянула к нему худые руки. Пётр Иванович отстранил её, приподнялся, расстегнул пояс и, переступив через гармошку безвольно упавших чёрных брюк, — полный, коротконогий, в просторной майке и длинных синих трусах — зашлёпал в столовую.

Большой круглый стол, стоявший в центре просторной, залитой солнцем столовой, был уже накрыт.

На белой льняной скатерти теснились две розетки с икрой, блюдо с толсто нарезанной осетриной и сёмгой, салат из помидоров и огурцов, винегрет, маринованные патиссоны, солёные грибы, квашеная капуста, потный графин с жёлтой настойкой, куча свежих пирожков в хрустальной вазе, грубо нарезанные ломти тёплого хлеба и три глубокие тарелки.

Пётр Иванович взял пирожок и надкусил.

Дверь, ведущая на кухню, отворилась, показался осторожный поднос с двумя кастрюлями и сковородкой.

— Анна, пироги с луком? — спросил Пётр Иванович, с интересом рассматривая забинтованную шею кухарки.

— С луком, с луком… садитеся.

Анна поставила поднос на подоконник, повернулась и, шаркая шлёпанцами, вышла.

Пётр Иванович доел пирожок, стоя потянулся к графину.

Вошла жена, аккуратно развесила на стуле рубашку и брюки.

Пётр Иванович налил стопку, выдохнул и беззвучно вылил в рот желтоватую жидкость.

Соня, воспользовавшись оцепенением мужа (он стоял, зажмуря глаза, держа у рта опустевшую стопку), быстро перегнувшись через спинку стула, ткнула тяжёлой вилкой в дольку селёдки:

— Закуси, Петя.

Пётр Иванович открыл глаза, потянул носом, отвёл руку жены и, отломив кусочек чёрного хлеба, с удовольствием понюхал:

— Слушай, а где Митя?

— В бильярдной. Развлекается.

— С Хромым опять?

— Угу. — Жена села за стол и принялась намазывать бутерброд. Пётр Иванович наморщил лоб, отчего его брови угрюмо ставили переносицу:

— Слушай… А… А как он успел-то? Я ж Хромого видел только что…

— Он успеет. Когда надо, — насмешливо ответила Соня, старательно размазывая холодное, ломкое масло по ноздреватому, исходящему теплом ломтю.

Пётр Иванович вздохнул, заправил майку в трусы и пошёл в бильярдную.

Хромой, голый по пояс, уже лежал ничком на потёртом зелёном сукне бильярдного стола, когда Пётр Иванович вошёл, тихо скрипнув дверью. Хромой приподнялся на сухих коротких руках, стукнул деревяшкой по мутно-жёлтому краю:

— Здравия желаю, Пётр Иванович… Здравия желаю, — и потянулся, силясь встать.

— Лежи! — Пётр Иванович властно махнул рукой. — Что сто раз здороваешься? Виделись уже.

— Да я так… ничего… Я просто ещё раз здравия вам пожелать. — Хромой обмяк и, медленно вытянув успокоившиеся руки, прижался щекой к мягкому сукну.

Митя сидел на подоконнике, тщательно протирая банки:

— Здравствуй, пап.

— Здравствуй, сынок.

Пётр Иванович подошёл, крепко обняв курчавую голову сына, сочно поцеловал его в пухлые полуоткрытые губы. Митя покраснел и, наклонившись, стал быстро собирать банки в картонку.

— Что, опять решил?

— Да, пап, хочется…

— Ну, раз хочется — ладно. Делай. А я посмотрю.

Пётр Иванович степенно подошёл к стоящему в углу креслу, взял с полки старый пожелтевший шар с полустёртым номером 7 и медленно опустился в податливый плюш.

Митя сложил банки, поставил звякнувшую стеклом коробку рядом с неподвижно лежащим Хромым.

Потом, вытащив из кармана клок ваты, принялся туго наматывать её на металлический прутик.

Хромой приподнял седую голову и покосился на Митю.

— Лежи, лежи. — Пётр Иванович вяло перебрасывал увесистый шар из руки в руку. — Теперь недолго.

Хромой вздохнул и расслабился.

Митя тем временем вытащил из кармана спички, быстро нагнулся — ковбойка задралась, обнажив тонкую упругую талию, — достал из-под биллиарда пузырёк со спиртом, отвинтил голубенькую крышечку, тщательно намочил тампон, передвинул коробку с банками к голове Хромого и, перехватив прутик в зубы, чиркнул спичкой. Пламя мягким хлопком объяло пропитанную спиртом вату, жёлто-голубым языком заплясало над голой спиной Хромого. Митя схватил первую банку, одел на пламя и, ловко отдёрнув фитиль в сторону, шлёпнул банку на левый бок Хромого. Круглая стекляшка намертво влипла в бледное, угреватое тело, втянула подушечку вспухшей плоти. Митя схватил другую банку, насадил на пламя и шлёпнул рядом с первой. Хромой поморщился и, повернув лицо к улыбающемуся Пётр Ивановичу, заискивающе прошептал:

— А ведь… горяааачие…

Тот поймал плоско хлюпнувшей горстью шар и в тон ему протянул:

— А ведь знааааю!

И, кивнув в сторону Мити, добавил:

— Виртуоз сын-то у меня. Дааа… Ему бы моих министров лечить. Вишь, вишь что творит…

Митя, уже успевший за считанные секунды облепить левый бок Хромого, быстро наклонился над коробкой, подхватил сразу три банки и занёс над правым.

Через мгновение в банках порывисто прошипело и они туго впились в нечистую кожу Хромого.

Пётр Иванович, кряхтя, нагнулся, угловато взмахнул рукой и пустил шар по коричневой ковровой дорожке.