— Как, ваша честь, — вмешалась Арла,— разве вам не интересно исследовать ее биологические возможности?

Я закурил и, как мог равнодушно, процедил:

— Хорошо.

Пока Арла звенела инструментами, заставляя мисс Мантакис принимать самые ужасные позы, я сидел сложа руки на груди и устремив взгляд в пространство. Выслушивая показания измерительных приборов, я уже не утруждал себя представлением с булавкой и блокнотом, а просто кивал, словно запечатлевая в памяти каждую цифру. При измерении мочки уха миссис Мантакис испустила рычание.

— Воровка, без сомнения, — сказала Арла, когда старуха, одевшись, покинула церковь. «Воровка, — мысленно согласился я. — Зато не лгунья!»

Все утро перед нами тянулась вереница пороков, врожденных уродств, гениев идиотизма, оставляя в памяти одно лишь чувство смутного отвращения. Я кожей ощущал ненависть Арлы, однако девушка работала методично, лишь изредка отпуская колкие замечания.

Я понимал, что рано или поздно должен буду обвинить кого-то ради спасения собственной шкуры, понимал я и то, что наказанием за столь серьезное преступление может быть только казнь: по новой и весьма действенной системе, введенной Создателем, казнь полагалась за любой проступок, более серьезный, чем плевок на мостовую Отличного Города.

«Кто же это будет?» — спрашивал я себя каждый раз, когда передо мной представал очередной подследственный. Потом Каллу ввел отца Гарланда, и план мести Анамасобии мгновенно сложился в моей голове. Арла была явно смущена присутствием малорослого святого. Ее чистая кожа покрылась густым румянцем, когда отец предстал перед ней в одеянии райской невинности. Я кинул взгляд проверить, не являет ли его пенис такую же остроту, как ногти и зубы. Представьте мое изумление, когда оказалось, что оно и есть. Священник не сказал ни слова, только простер руки жестом религиозного благословения. Напрасно я надеялся, что своим поведением он даст мне повод приказать Каллу размазать его по полу. Руки Арлы, когда она прикладывала инструменты к его лицу и телу, дрожали. Когда она наложила губной зажим Хадриса, мне захотелось попросить оставить его навсегда, для блага всего человечества.

Одевшись и уже приготовившись покинуть нас, священник вдруг заявил:

— Я не виновен ни в чем, кроме любви.

— Виновен в беспросветном занудстве, — сказал я ему вслед, раздумывая, как убедить горожан, что именно он похитил белый плод. Основной мой расчет был на высокопарную риторику — явление, настолько неизвестное в Анамасобии, что должно было убеждать уже одной своей необычностью.

— Следующий! — выкрикнул я, и Каллу двинулся к двери. Я решил, что успею отрепетировать речь за время осмотра следующих двух-трех дюжин посетителей.

Однако Арла попросила гиганта:

— Погоди, Виллин. Подожди за дверью, пока мы не позовем следующего.

— Вам нужен перерыв? — равнодушно спросил я. Она села и посмотрела на меня так, словно готова была расплакаться. Увидев ее в таком состоянии, я немного смягчился.

«Она осознала свою ошибку, — подумалось мне, — и собирается извиниться за вчерашнее».

— Вы хотели мне что-то сказать? — обратился я к ней тоном учителя, говорящего с любимым, но провинившимся учеником.

— Это он, — сказала она.

— О чем вы говорите? — в замешательстве переспросил я.

—Отец Гарланд. Это он. — Слезы потекли у нее по щекам.

— Вы уверены? — спросил я.

— Говорю вам, это видно сразу. Так же ясно, как лицо в моем окне прошлой ночью.

Я молчал. Неловкость разоблачения забылась перед радостью, что в конечном счете мне удастся пережить кошмар. Девушка углубилась в перечисление физиономических признаков, которые, разумеется, ничего не значили для меня, однако звучали вполне убедительно.

— Хотела бы я, чтобы этого не было, но невозможно отрицать очевидное. — Она вытерла слезы с глаз. — Ненавижу вас и вашу проклятую науку!

— Вы умница, — шепнул я и громовым голосом кликнул Каллу. Когда тот вошел, я передал мэру, что тот должен собрать всех горожан в церкви.

Население Анамасобии заполонило скамьи для молящихся и начало скапливаться в тени у стен, под факелами в руках твердокаменных героев. Равномерный гул голосов пронизывали отрывистые смешки и громогласные заверения в своей невиновности тех личностей, которых обычно заранее подозревают в любом преступлении.

Мэр прошел к алтарю и пожал мне руку. Видимо, он испытывал неподдельное облегчение. — Мои поздравления вашей чести, — сказал он. — Я не понимаю ваших методов, но результат поразителен.

Я с благодарностью принял комплимент и попросил его поставить кого-нибудь к двери на случай, если подозреваемый попытается скрыться. Мэр взмахом рук подозвал Каллу и прошептал ему что-то на ухо. Великан пробился сквозь толпу и занял пост у выхода.

Пока Арла снимала ширму и складывала инструменты, я взглядом отыскал в толпе отца Гарланда. Я понимал, что тот должен был что-то заподозрить, увидев, что осмотр на нем прервался. Найти его оказалось нетрудно: священник прожигал меня гневным взглядом из первого ряда. Я ответил улыбкой и встретил его взгляд. Он так долго не отводил глаз, что это пришлось сделать мне, чтобы призвать собравшихся к молчанию. Я похлопал в ладоши, словно подзывая собаку, и гомон, перейдя в шепоток, затих.

Говорить теперь настал мой черед. Я прошелся взад-вперед перед алтарем, приводя в порядок мысли. Толпа следила за каждым моим движением, и я чувствовал себя полным сил, как в первые дни. Драматическим жестом, желая подогреть ожидание, я обратился лицом к шутовскому портрету шахтерского божества, надзиравшего в последние два дня за ходом расследования. Мне пришло в голову начать речь описанием поединка с демоном, чтобы показать себя не только мыслителем, но и человеком действия.

Пока я выжидал и принимал позы, Арла продолжала возиться с инструментами. Мне хотелось дать ей закончить и уйти «со сцены», чтобы все внимание сосредоточилось на предстоящей разоблачительной речи. Девушке осталось собрать только кронциркули. Один из них вдруг выскользнул у нее из рук и упал на пол со звоном, отдавшимся под пещерными сводами. Когда девушка наклонилась за ним, серое платье немного задралось, и я проследил взглядом изящную линию ноги до бедра. И тогда я увидел.

Там, на задней стороне левого бедра, виднелось выпуклое родимое пятно, из которого прорастала длинная волосина. Я моргнул и подступил на шаг ближе, забыв о толпе, ожидавшей моего решения. Должно быть, она услышала движение или почувствовала взгляд — я вглядывался очень пристально, — потому что выпрямилась и обернулась ко мне. В это мгновение в мозгу у меня раздался отчетливый хлопок, словно пробка вылетела из бутылки шампанского, и физиогномика вернулась ко мне. Мой взгляд, просветленный знанием, мгновенно распознал, что она вовсе не относилась к «Звездам Пять», как почудилось мне, очарованному ее юной женственностью. Ее черты точно соответствовали описанному профессором Флоком типу похитителя: склонность к хищениям и психорелигиозная зависимость от чудесного. Теперь я понял, почему казались мне знакомыми черты младенца, прочитать которого упросила встреченная в первый вечер женщина: эти черты во многом повторяли ее лицо. Она была той самой женщиной. Обернувшись к толпе, я заговорил: — Жители и жительницы Анамасобии. Среди нас находится вор. — Шагнув вперед, я указал на Арлу, застегивавшую в этот момент мой чемоданчик. — Арла Битон похитила чудесный райский плод.