– Еще кваску, господа мои? – изогнулся в поклоне подросток. – Я живо сбегаю.

Тут только Вожников заметил свежий, расплывшийся под левым глазом парня синяк – кто-то хорошо, от души приложился. За дело?

– Не надо бегать, – одеваясь, промолвил Иван Борисович. – Сейчас и за стол, так?

– Так, – кивнул Федька. – Хозяин ждет уж. Ухи наварено – налимья, осетровая, стерляжья. Да студни, да каши разные.

– Ну, вот и пойдем, – потянувшись, Данило смачно зевнул. – Там и выпьем. Егорий, ты что застрял? Еще париться хочешь?

– Да нет, только водой окачусь.

– А мы пока – в избу. Ты давай тут недолго.

– Да быстро. – Егор придержал в дверях Федьку: – Сам-то кваску выпей.

Юноша в страхе отпрянул:

– Да не можно мне! Вдруг да хозяин прознает? Убьет! Для гостей квасок-от.

– Да не убьет, – ухмыльнулся Вожников. – И не узнает. Садись вон, пей. Давай, давай, не отказывайся!

– Благодарствую. – Быстро опростав кружку, подросток утер губы рукавом рубахи и неожиданно улыбнулся: – Добрый квасок. Упарился за сегодня весь, уфф…

– Пей еще… Давай, давай, не стесняйся. Что хозяина-то так боишься? Раб ты ему, что ли?

– Раб.

– Я так и подумал. – Егор потянулся. – Ох, Господи, ну и глушь тут у вас.

– У нас-то еще не глушь, – обиженно сказал Федька. – Есть места и поглуше.

Егор со смехом хлопнул его по плечу:

– Да кто б спорил, Федор? Кто тебя этак в глаз-то приложил?

– Да так, – скривился парень. – Бывало и хуже. В прошлом месяце на конюшне выпороли, едва кожу всю не стянули, думали, я крынку с медом украл – а я ее, крынку-то, и в глаза не видел. Вот тогда было больно, а сейчас… синяк – тьфу.

– Да-а, – прищурившись, Вожников снова плеснул квасу, да, выпив полкружки, отдал остатки Федьке.

– Благодарствую.

– Слышь, Федя, а это Игнат – он все же кто?

– Игнате – хозяин.

– Ты еще «боярин» скажи.

– Не боярин, врать не буду. Своеземец, земелька есть, стадо в сорок коров, да лошади, да свиньи, да всякая птичья мелочь…

– Понятно – типа фермер, значит. Или как в простонародье говорили – кулак. А ты у него в работниках… в холопях… – Егор с усмешкой подмигнул собеседнику и опять потянулся. – Ла-а-адно, больше пытать не стану. Пора! Ты, Федор, загляни вечерком, после ужина – поболтаем, ага?

– Ага, – юный собеседник кивнул и, почему-то вздрогнув, понизил голос: – Добрый ты человек, господине. Приду.

Ужин прошел весело, в беседе. Пока гости уминали ушицу да пироги с кашами, какой-то седобородый дед нараспев читал былины про Илью Муромца и всех прочих. Потом, когда уже пошли орехи да всякие сладкие заедки под медовуху, подсел к столу какой-то непонятный тип лет сорока; все, как и положено – при бороде, в посконной рубахе с кушаком, с вышивкой, в кожаных постолах. Подсел, завел разговор, все выспрашивал про разные города – про Ярославль, Владимир, Устюжну… Борисычи отвечали односложно, Антип вообще в разговор не лез, да и Егор отмалчивался – а чего говорить-то, коли в Устюжне никогда не был, а в Ярославле с Владимиром хоть и бывал, но так, проездом. Вот и молчал, да иногда о своем думал – все ж лезли в голову разные мысли – не робот, чай, человек, – в пятнадцатый из двадцать первого века попал, и что – дальше поскакали?

Переживал Егор, уж конечно, и пытался себя занять разговорами, хоть какой-то беседой – поговоришь с кем-нибудь, все не так грустно покажется. Ла-адно, и в пятнадцатом веке люди живут… жили… и колдунью разыщем и… может быть, чем черт не шутит?

Хозяин, своеземец Игнат, надо отдать ему должное, все ж управлял застольем: хмельное подливали вовремя, да и тосты произносились часто.

Борисычи с Антипом – видно было – захмелели, а вот у Егора тот, легкий квасной, хмель давно прошел, выветрился, а новый не брал, потому как закуски было в избытке, а вот выпить, считай, что и нечего – медовуха, чай, не водка, не виски, не кальвадос.

«Ишь ты, кальвадос ему! – посмеялся сам над собой Вожников. – Граппу еще вспомни!»

Он заметил у Игната серебряный браслет с узором из ма-а-аленьких таких шариков – зернь называется, а на бревенчатой стене – доспех из металлических продолговатых пластин, друг на друга чуть-чуть наползающих и кольцами скрепленных, бахтерец. Все правильно – пятнадцатый век, не раньше…

Гости и хозяин, захмелев, раскраснелись и затянули песни, большей частью, естественно, Егору незнакомые. Он и не подтягивал, просто сидел, слушал.

– Э-э! – допев, повернулся к нему Игнат. – А ты что не поешь?

– Так песен этих не знаю.

– Тогда свою затяни!

– И затяну, запросто! Наливай.

– Эхх…

Шел отряд по берегу,

Шел издалека,

Шел под красным знаменем

Командир полка.

А-а-а-а! А-а-а-а!

– Эй, подпевайте!

Командир полка.

Дирижируя обглоданной рыбьей костью, Вожников допел песню до конца и довольно хмыкнул:

– Вот!

– Добрая песня, – тут же заценили собравшиеся. – Это в Заозерье такие поют?

– Где поют – там поют, – уклончиво ответил Егор и спросил: – А что, водки-то у вас нету?

– Чего-чего?

– А, ладно, медовуху тогда наливай!

Ну, не брала Вожникова медовуха, слабенькая все же, сейчас – под такие песни – водки бы да девчонок позвать – народный хор!

– А что, Игнат, девчонки-то у вас не поют?

– Чего ж не поют-то? Сейчас кликну. Эй, Федька, раскудрит твою так! А ну, челядинок, девок зови! Да чтоб с песнями. А мы пока выпьем, ага?

– Наливай, сказал же! Ну чтобы все!

Тут же не замедлили явиться и девки, правда, без кокошников, в серых посконных рубахах с вышивкой и с какими-то дешевыми бусиками. Такие же браслеты, а еще – лапти. Ну, уж так-то зачем? Неужели покрасивее нельзя было?

– Ты, Игнат, чего девок-то не приодел? Как-то, честно говоря, убого.

– Ась?

– Ла-а-адно, проехали. Петь-то они будут?

Кивнув, хозяин усадьбы ухмыльнулся и, громко хлопнув в ладоши, приказал:

– Пойте!

Девушки переглянулись, вздохнули.

– Укатилося красно солнышко за горы оно за высокия, – тоненьким писклявым голоском начала одна.

– За лесушко оно да за дремучия, за облачко оно, да за ходячия… – подхватили другие, точно таким же тонкими голосами, у Егора аж барабанные перепонки задрожали – резонанс. А захмелел уже изрядно – вот она, медовуха коварная!

Покачал головой, в ладоши похлопал, а потом спросил: