– Андрюш! – обратилась к мужу Катя.

– А? – откликнулся он, не отрываясь от экрана.

– Как тебе понравился Паша?

– А кто это? – недоуменно спросил Андрей, по-прежнему гоняя каналы.

– Да детектив этот! Частный!

– А… Не знаю… По-моему, он прохиндей…

Муж по третьему кругу пошел обозревать телевизионное меню.

– Почему – прохиндей?

– Да они все прохиндеи… – супруг не отрывался от мелькающего экрана.

– Значит, ты считаешь, что мы напрасно с ним связались?.. Да выключи ты, наконец, этот ящик!..

Андрей автоматически выполнил команду. Телевизор нем.

– Что ты говоришь? – муж полуобернулся к Кате.

– Я говорю, – сказала Катя, в ней начинало глухо нарастать раздражение, – ты считаешь, что мы напрасно с ним связались?

– Да я не знаю… – вяло откликнулся супруг. – Может, и не зря… Вот только деньги…

– А что – деньги? – раздражилась Катя. – Извини меня, но это – мои деньги. И жизнь – моя! Это в меня стреляли!..

– Хорошо, конечно, – покорно откликнулся профессор. – Тебе видней…

– Ты, кстати, со своих ученичков деньги получил?

– Я? Нет.

Кате показалось, что муж слегка покраснел.

– Почему?

– Нету у них.

– Как это «нету»? Слушай, Дьячков, они тебе вообще когда-нибудь заплатят? Ты уже четвертый раз с ними на халяву занимаешься!

– Скажи спасибо, что хоть такие ученики есть, – буркнул Андрей.

– Ага, спасибо. Большое спасибо, – саркастически протянула Катя. – Мы им очень признательны, что ты можешь забесплатно упражнять свой педагогический дар!

– Да заплатят они, рано или поздно, – миролюбиво сказал супруг. – Это же дети друзей. Да и потом, ты-то со своих деньги получила…

– Я-то – получила. А вот ты-то – нет!

Муж ничего не ответил, резко встал и принялся собирать со стола грязную посуду. Было видно, что он разозлился.

Можно продолжить ссору и дальше, довести ее до точки кипения, до взрыва – но Катюша вдруг снова ощутила, как она за сегодня устала. Андрей ополаскивал под краном тарелки и с грохотом составлял их в посудомоечную машину. Занимался он этим с явным отвращением. Кажется, отвращение он испытывает ко всему, кроме науки, кулинарии и преподавания. И еще – секса.

– Спасибо тебе за ужин, – примиряюще сказала Катя. – Все было очень вкусно.

Андрей промолчал.

– Андрюш, – сказала, слегка подлизываясь, Катя, – как ты думаешь, а почему мы с тобой каждый год на Рождество ругаемся? И каждый раз – у меня в Рождество такое плохое настроение…

– Ты – крещеная? – спросил, выпрямляясь от посудомоечной машины, Андрей.

– Не-а.

– И я – нет. И не постимся мы. И в храм не ходим. И не молимся… А откуда, скажи пожалуйста, у тебя – и у меня! – будет в душе радость, если до этого ни труда никакого, ни страдания, ни лишений – у нас не было?

– То есть ты хочешь сказать, что бог нас в Рождество наказывает за неверие?

– Не бог. Нужны мы богу!.. Мы сами себя наказываем.

Катюша грустно улыбнулась.

Вот таким она любила своего Андрея: умным, ярким, умеющим просто объяснить даже самый сложный вопрос.

«Нет, – подумала она, – он еще совсем не реализовал себя. У него еще все впереди… Будем надеяться, что все впереди».

Андрей включил посудомоечную машину.

– Пойду-ка спать, – объявил он. – Устал чего-то. Душ я уже принял, так что ванная – твоя.

– Хорошо, – откликнулась Катя. – Я тоже помоюсь – и баиньки.

…Когда Катя, завернувшись в махровый халат, вышла из душа, Андрей уже спал. Ночник не погасил, завернулся в одеяло, свернулся клубком, только нос торчит. Спящее лицо без привычных очков выглядит беззащитно. Катя подошла к окну, приоткрыла портьеру, глянула на улицу. «Фиат» сиротливо стоял под ртутно-белым фонарем. Его уже слегка занесло снегом.

Несмотря на длинный, трудный день, а может быть, именно поэтому, спать Кате совсем не хотелось. В каком-то отупении она прошлась по квартире. Взяла с полки в кабинете читаную-перечитаную «The Catcher in the Rye»[6]в оригинале. С этой книги Катя когда-то начинала учить английский. «Над пропастью во ржи» ее всегда успокаивала. Катя прилегла прямо в халате на супружеское ложе. Включила свой ночник. Открыла книжку наугад. Попыталась читать. Но буквы плясали перед глазами, смысл давно знакомых предложений не доходил до нее, приходилось по два раза – как когда-то – перечитывать каждую фразу, с разгону бросаться на новый абзац. Совсем не читалось. «Может, выпить снотворное? – подумала Катя. – Нет, после вина нельзя. Да и завтра тогда голова будет та-ак болеть…»

Но что же делать? Заснуть ей явно не удавалось.

За приоткрытой форточкой дышала ночная Москва. Народ веселился – стояла Ночь перед Рождеством.

Во двор въезжали машины. Орали магнитолы, шумели приехавшие поддавшие компании. А в соседней квартире собрался девичник. Судя по взрывам смеха, там предавались гаданиям.

Андрей завозился под одеялом, пробурчал сквозь сон: «Достали уже!» Накрыл ухо подушкой. А Катя продолжала прислушиваться.

Девчонки из соседней квартиры всей кодлой высыпали на балкон. Они собирались кидать башмачок и шумно обсуждали, не украдут ли, если выбросить вместо старой тапки хорошую туфлю.

«Дождетесь – Агафон какой-нибудь поднимет», – беззлобно подумала Катя. На минуту ей вдруг стало очень грустно. Девчонки – молодые, беззаботные – веселятся. Гадают… А она смирно лежит в супружеской кровати. Как бабуля какая-то, ей-богу… Хоть бы Андрей не дрых, было бы с кем поговорить…

Но будить его она не стала. Бесшумно выбралась из кровати, прошла на кухню. Придется вместо – или в качестве? – снотворного выпить еще вина. И заодно еще раз отпраздновать Рождество.

Катя налила себе немного душистого «Божоле» и устроилась на кухонном диванчике.

«Это тебе за Настю», – в очередной раз услышала она голос стрелявшего в нее человека. На сердце было тяжко. Настька, Настена – грубоватая, резкая, жесткая… И такая родная.

Прошлое бродило рядом, бередило старые раны…

Она сделала глоток и отставила бокал. Нахлынули воспоминания – живые, яркие. И образы ее подруг – те, десятилетней давности, образы – предстали перед нею…

За десять лет до описываемых событий

…Француз в наушниках излагал историю строительства Tour d'Eiffel[7]. Диктор гордился своей страной: грандиозно!.. Монументально!.. Визитная карточка Парижа!.. Вникайте, господа студенты!