– Ой ли? – недоверчиво скривился Мигель. – С трудом верится.

– Именно так, – подтвердил Орлов с невероятным высокомерием. – И закрой эту тему.

– Я-то закрою, – согласился испанец. – Но, боюсь, следователь с большой охотой ее разовьет.

– Не следует распространяться по этому поводу перед чужими, – Сергей старался не глядеть в сторону Катрин и Орлова, по-хозяйски обхватившего ее за плечи. С таким же успехом Орлов мог обнять каменную статую – столь же холодную и безучастную.

– Нет, – резко отозвался Ланской. – Надо говорить правду, иначе истина никогда не будет установлена.

– Только правду, – саркастически повторил Мигель.

– И ничего кроме правды, – подхватил Булгаков.

– Ну да, самое время для иронии, – хмуро отозвалась Катрин.

– А может, эта такая правда, которая и не нужна никому из нас? – продолжил Мигель. – Я, например, совершенно не стремлюсь узнать, кто из моих друзей – кровавый убийца.

– И все же, – Анна обвела всех твердым взглядом. – Нам нечего скрывать. В дверь звонят! Олег пришел.

Она направилась к двери, но ее опередил сержант. Это действительно оказался Рыков. На его лице не было и следа ночной пьянки. Он сменил смокинг на светлые льняные брюки и черную футболку.

– Что у нас стряслось? – спросил он с весьма легкомысленным видом… Ну, ему и рассказали…

– Чем порадуете? – обратился Зубов к медэксперту. Тот протянул ему прозрачный конверт, из тех, в которые пакуют вещдоки. В нем лежало нечто из темно-зеленого шелка.

– Ну и что это? – со скучающим видом поинтересовался майор.

– Галстук. Им ей связали руки за спиной, – ответил тот. – Вероятно, пока она спала. Поэтому под ногтями нет эпителия[16].

– Крепко же она спала! Хотя если они выпили накануне, а судя по всему – выпили немало… А может, не только выпили, а еще чего поизысканней?.. Контингент, судя по всему, тот еще…

– Вскрытие покажет. А пока я предполагаю смерть от потери крови – она вся искромсана. Думаю, литра три из нее вытекло, а то и больше. Вполне вероятно, убийца не стал ждать, пока она умрет. Ярко выраженные гематомы в паховой области и на внутренней стороне бедер вполне определенно говорят о сексуальном насилии. Уж больно характерные повреждения.

– Почему же она не кричала? – почесал в затылке Зубов. – Хорошо, руки связаны, но рот?..

– Рот ей залепили скотчем. Остатки липкой субстанции нашли при первичном осмотре на коже вокруг рта. Но самого скотча нет – ни рулона, ни куска, который должен быть сантиметров двадцать длиной. Поэтому – ищите скотч, если убил кто-то из них – значит, этот кусок должен быть где-то здесь.

– А что с надписью? – поинтересовался Зубов, разглядывая багровые буквы на стене, обитой шелком. – Что там написано?

– Кажется, по-французски, – констатировал один из криминалистов и подошел поближе, наведя объектив на почерневшие буквы.

– По-французски? – переспросил Зубов. – Кто тут у нас по-французски сечет? Никто? Темнота… Ладно, разберемся!

– А вот и орудие убийства, – ему показали скальпель, лезвие которого было покрыто бурыми пятнами. – Точнее, вероятное орудие убийства. Валялось прямо здесь, на постели. Порезы все с ровными краями, аккуратные, можно сказать.

– Отпечатки пальцев?

– Отпечатков полно, – ответил эксперт. – Но кому они принадлежат, выясним позднее. На скальпеле отпечатков нет.

– Где ее одежда? – спросил майор.

– Я ее забираю, – сообщил эксперт.

– Дайте-ка, я взгляну быстро, – майор бегло осмотрел трусики, больше похожие на клочок кружева на тесемках, мини-юбку без карманов и нечто, прообразом чего была, несомненно, майка на тонких лямках. Зубов вспомнил: кажется, женщины называют это топиками.

– Да, негусто, – пробормотал майор недовольно. – Надевали бы на себя побольше – нам работы было бы поменьше.

– Сомнительный силлогизм, – пробурчал эксперт.

– И чертовски циничный, – усмехнулся Виктор Глинский, темноволосый оперативник с выразительными серыми глазами, примерно тридцати лет.

– Истина горька, – ответил майор. – А ты, капитан, не согласен?

– Должность у меня не та, чтобы с начальством не соглашаться, – шутливо расшаркался Глинский. – Кстати, заметил – у одной из этих красоток свежий фингал на лице?

– Не просто фингал, – занудливо поправил его майор, – а здоровый кровоподтек. Но свежий – это точно. И губа разбита. А что там под очками – одному богу известно. Любопытно бы взглянуть.

– Да, любопытно… – согласился Глинский и глубокомысленно добавил: – А носик славный.

– Интересно, кто это ее так отделал? – пробормотал Зубов. – Не исключено, та же рука…

– И что начальство по этому поводу думает? – с трудом удерживаясь от сарказма, поинтересовался капитан.

– Ничего начальство не думает. Начальство свидетелей начинает опрашивать. Ведь пока они всего лишь свидетели.

Миша Шенберг, медэксперт, с любопытством прислушивался к вялой перебранке оперов и грустно думал: воскресенью, судя по всему, хана, и провести его теперь придется в морге, вздрагивая от телефонных звонков. Это в лучшем случае. А в худшем – один из сыскарей увяжется за ним, будет стоять над душой и канючить… канючить…

– Ну, это ненадолго, – ухмыльнулся Глинский. – Уж больно вид у них у всех подозрительный – как у напакостивших котов… Носом бы натолкать…

– За умные замечания – отдельное спасибо и благодарность в приказе, – поморщился майор. – Как бы нам результаты побыстрее получить? – обратился он к Шенбергу.

– Сегодня воскресенье, между прочим, – напомнил медэксперт. – Ладно, лично я – в морг, никто компанию не составит, нет?

Желающих ехать в морг, слава богу, не нашлось.

– А еще посмотри на это, – в пластик паковали покореженный мобильный телефон Vertu, гламурный, дорогущий, украшенный стразами. – Похоже, его хлопнули об пол и раздавили каблуком. Микросхема практически уничтожена. Симка отсутствует – видимо, ее специально вытащили. Если сделать запрос по мобильным операторам, возможно, что-то удастся восстановить…

– Отдай в лабораторию, – ответил Зубов. – Пусть помудрят. Если убийца озаботился тем, чтобы уничтожить мобильный телефон, значит, ему было, что скрывать…

Глинский кивнул: – Да, вся жизнь у нас в мобильнике, это точно. Кстати, пришел тот малый, который с ней якобы ночь провел, позвать его?

– С него начинать, пока он в себя не пришел – еще свеженький, но не здесь же… Нам бы какое-нибудь местечко потише да почище…