Лалита легко и весело спускалась по ступеням. Ее сопровождала маленькая белая с черным собачка. Каждый день, проведенный девушкой в Рот-Парке, был полон открытий и восторгов.

Перво-наперво ее провели по замку, который был возведен во времена Чарльза II, и достраивался каждым следующим поколением Ротвинов. Трудно было представить, что такое обширное и величественное здание может хранить тепло, уют и атмосферу радушного дружелюбия. Замок этот напоминал сокровищницу: стены были украшены гобеленами и картинами музейного значения и баснословной стоимости; мебель работы французких и итальянских мастеров, разрозненные предметы которой идеально гармонировали друг с другом, была вывезена предками-завоевателями лорда Ротвина из покоренных стран. Лалита была очарована. У каждого сокровища была своя история, и, к удовольствию Лалиты, лорд Ротвин не скупился на рассказы.

На мраморной плите возле парадной двери были выбиты слова:

«Замок этот — из кирпича и бревен — возведен силой ума, воображения и жаром сердца Иниго, первого лорда Ротвина. Замок построен в 1678 году от Рождества Христова».

— Представляю, с какой, гордостью он произносил эти слова! — воскликнула Лалита.

— Я тоже, — отозвался лорд Ротвин.

— А вы строите так же, на века?

— Да!

После его твердого «да» возникла пауза, и Лалите захотелось спросить, вкладывает ли он силу своего ума, воображение и жар сердца в реставрацию здания под названием «Лалита» , как он сказал об этом однажды. Но у нее не хватило смелости.

Лорд Ротвин пригласил супругу в свою библиотеку. Девушка увидела великолепно расписанный потолок и тысячи томов книг, которые своими разноцветными корешками образовывали причудливый узор на стенах библиотеки. От восторга у нее захватило дух.

— Не будете ли вы так добры… чтобы позволить мне почитать что-нибудь… отсюда? — спросила Лалита.

Лорд Ротвин сделал радушный жест рукой:

— Они все ваши!

— Я не верю своему счастью, — чуть дыша промолвила Лалита. — Последние годы я чувствовала себя обделенной, главным образом потому, что была лишена возможности читать.

— Книги это не единственное, в чем вас обделили, — с грустью заметил хозяин библиотеки.

Лалита вспыхнула и нервно ответила:

— Мне уже лучше, и я выгляжу не так ужасно, как раньше.

— Вы никогда не были дурнушкой, просто вы выглядели обиженной и отвергнутой.

— Я стараюсь изо всех сил сделать все, что мне велят, и выпиваю в буквальном смысле слова талоны молока! — Девушка поморщилась. — Для меня это большое достижение, потому что я не выношу молока.

— Я тоже, — сказал лорд Ротвин. — Но Нэтти всегда настаивала на том, чтобы я допивал свою кружку до конца, и вам следует делать то же.

Лалита рассмеялась:

— Она очень добра, но вместе с тем чрезвычайно настойчива.

— Да, я вырос под твердой рукой.

Лорд Ротвин сказал это в шутку, но ответ Лалиты был серьезен:

— Она невероятно гордится вами и думает, что все ваши добрые качества это исключительно плод ее трудов.

— Это правда, — согласился бывший воспитанник Нэтти, — но как быть с моими дурными сторонами?

Губы его искривились в циничной усмешке, и Лалита догадалась, что он имеет в виду свой неукротимый нрав, который ярко проявился в ту ночь, когда он вынудил ее выйти за него замуж.

— Мне кажется, — несмело предположила девушка, — что вы, пожалуй, слишком гордитесь своим сходством со знаменитым предком.

— Очевидно, вы имеете в виду сэра Генгиста. Что вы знаете о нем?

— Я читала о нем, — правдиво ответила Лалита. — И даже знаю стихи, написанные о его гневе.

— Так вот почему вы сказали, что мне не следует проклинать Софи, что это может привести к несчастью. Что вы имели в виду: несчастье для меня или несчастье для нее?

— Для вас обоих, — ответила девушка. — Я верю в то, что злоба и ненависть могут причинить зло тому, кто их посылает и воспринимает.

— Да-а, — протянул лорд Ротвин, — теперь я понимаю, что должен быть очень осторожен в выборе слов и чувств, когда разговариваю с вами.

Он заметил, что супруга посматривает на него слегка настороженно, и понял, что, хотя внешне девушка выглядела намного лучше, чем тогда, когда голодная и избитая впервые переступила порог его дома, в душе ее еще жил страх. Она напомнила ему животное, с которым некогда обращались жестоко, и которое всегда живет, опасаясь удара.

За последний месяц в жизни девушки произошли счастливые перемены, и великой радостью для нее было то, что к ней от всей собачьей души привязался крошечный кинг-чарльз-спаниель.

В замке лорда Ротвина, кроме близких и домочадцев, проживало несколько кинг-чарльз-спаниелей и белых с черными пятнами далматинов, которые сопровождали хозяина всюду, куда бы он ни направлялся. Стоило ему начать собираться на прогулку, как тут же вся крошечная домашняя свора начинала повизгивать и вилять хвостами, выражая готовность составить хозяину компанию. Что касается крошки-спаниеля, то он не отходил от Лалиты с того дня, как она впервые самостоятельно спустилась по лестнице.

Вот и сейчас девушка почувствовала, как холодный носик ткнулся ей в ладонь, и нагнулась, чтобы приласкать песика.

— Я вижу, Монарх к вам привязался, — заметил лорд Ротвин.

— Почему вы его так назвали? — удивилась Лалита.

— При рождении ему дали кличку Монархист. Из-за его венценосного покровителя[1], — пояснил лорд Ротвин, но мы сократили его имя до Монарха.

— Он очень славный, — похвалила собачку Лалита. — Раньше и у меня была собака. Я ее очень любила… но…

Девушка так и не завершила фразы, но по выражению ее глаз и лица лорд Ротвин понял, что собаку у нее отняли. Очевидно, это было одним из унижений в бесконечной цепи, которое девушке пришлось испытать после того, как в ее жизни появилась женщина, потребовавшая называть ее мамой.

— До маминой смерти мы так много книг прочитали вместе… — грустно вымолвила Лалита, не осознавая, сколько скрытого смысла было за этой ее фразой.

Утром, спустившись по лестнице в вестибюль, Лалита была обрадована обещанием лорда Ротвина отвезти ее после ленча взглянуть на особняк эпохи королевы Елизаветы, который он уже почти полностью восстановил. Лорд Ротвин показал Лалите набросок того, что впоследствии стало возможным обозначить словом «особняк». Это разрушенное строение скорее напоминало огромный сарай, прорехи в крыше которого были заткнуты старой мешковиной, чем жилище знатного вельможи.