Звонило — звать, за такой свисток отдал цельный ларец с драгоценностями, которые скрал у одной бабы с Архаровки. Скоро избы продавать начнут, чтобы глиняному зайцу под хвост дунуть.

— Точно писаря не позвать? — нахмурился Прозор.

Не нравилось ему все это. Дело серьезное складывается.

— Погоди! Рано ыщо! — ответил Колобуд.

Выпили меду за сохранение тайны.

— Честный люд мастеровой не может продать шапки и тулупы, что пошили на зиму, потому что вместо теплой одежи все бросились свиристелки покупать. Молоко в кринках киснет, сыр плесенью покрывается — и это не берут, спрос упал!

— Фу, сыр с плесенью, — Прозор поморщился. — Думай все ж таки, о чем за столом упоминать.

А Колобуд уже в раж вошел, не остановишь:

— Бабы даже платки перестали на ярмарке покупать! Виданное ли дело, старухи с непокрытыми головами ходят! Вот взять, к примеру, Кокошку — пожилая мудрая женщина, с которой все с почетом и уважением за советом житейским ходят, да, и та платка не носит, даже лысину на голове не прикрывает.

— Страсть охота на лысую старуху посмотреть, — Прозор заржал, как Каллистрат. — Поедем, глянем?

— Опосля, — кивнул Колобуд. — Всех свидетелей опросим.

— Упомнишь? — серьезно спросил Прозор

Колобуд кивнул:

— Со всеми сам поговорил прежде, чем к тебе подступиться. Все на местах своих. Вели только Звонило в розыск объявить.

— Ладно, — Прозор легко согласился и хрустнул огурцом. — Поймаем мы этого Мудозвона.

— Звонииииило, — уточнил Колобуд. — Хотя ты тоже прав.

— А дальше? — Прозор хотел продолжения. — На сносях-то кто?

Колобуд пропустил второй вопрос, продолжил по заученному.

— А уж девки, что заневестились, — им срочно женихов румяных да богатых, подавай. В голодный обморок упадут, будут седмицу цельную лишь воду хлебать, а свистульку за две белки себе укупят. Матушек, батюшек оманут, а своего добьются — не мытьем, так катаньем.

— Я б не смог седмицу на воде… — задумчиво изрек Прозор. — Пирога с телятиной подайте!

Колобуд продолжил:

— Девка одна из Тыхтышей в одной рубахе без кацавейки по морозу пошла, на свистульке играла — жениха привораживала. Зад отморозить была готова за ради любви.

— А ну, как все девки начнут голодать и морозиться — что тогда будет с княжеством? — строго испросил Прозор.

Наконец, до него дошла вся сила такой угрозы.

— Вот и я о том толкую! — взревел Колобуд. — Дружину, чернавок, пахарей, торговцев да новых девок кто-то ж должОн рожать! Придумали себе любовей — всей деревней по одному мужику сохнут, песни ему свистят — кажная к себе его приворожить старается. А остальным парням к кому свататься? А рожать дружину кто будет?

— А что девка-то? Которая в сарафане на морозе? Померла? — нахмурился Прозор.

Не любил он, когда с одного на другое перескакивают, даже если сам первый начал.

— А девка мужа родной тетки приворожила — во как! — Колобуд развел в сторону ладони и возмущенно хлопнул себя по ляжкам.

— Выпороть обоих! — взревел Прозор.

— Да, их уже тетка поленом отходила, девке нос на бок свернула, — доложил Колобуд.

— Нос на бок — зря, — заметил Прозор. — Теперь замуж не возьмут, а могла бы дружинника народить. Ну, иль хоть конюха…

Вспомнили про лопоухого с конюшни, которого за бочонком меда посылали. Велели кликать.

Ванька давно уже в сенях ждал, слуги его дальше не пущали. Разговор у Прозора по-всему серьезный шел, за закрытыми дверями.

— Как кличут? — спросил Прозор.

— Иваном! — бодро доложил парень.

— Не слыхал пока, чтоб детей на Руси этак нарекали, — заметил Колобуд.

— Стареем, брат, — опять заржал хозяин дома. — Новые времена идут, несут новые прозвища.

— Слышь… — Колобуд уже забыл непривычное чудное имя.

— Ванька! — подсказал молодой конюх.

— Да, слышь, Ванька, знаешь ли ты что про свистульки приворотные? — строго вопросил Прозор

— Те, что ведьма с Поспелки лепит, а мужик с пареньком на ярмарке продают, — уточнил Колобуд.

— Хорошие свистульки, — разулыбался Ваня, — поют напевно, трелями рассыпаются.

Он не успел даже сказать, что Нежданка не ведьма никакая, и свистульки приворотов не творят. Посчитал, что важнее похвалить сначала, а потом уж потихоньку гнуть свое. Спорить с главным виночерпием и его братом, который столькими службами в терему заправляет, было неразумно. Мужики уже явно меда в себя залили по самые зенки, может, и не вспомнят завтра, о чем толковали

— Тя не про музЫку спрашивают! — взревел Колобуд. — Про привороты что слышал?

— Про привороты — ни разу не слыхал! — уверенно доложил Ванька. — Те свистульки девчонка лепит годков двенадцати, при мачехе живет, горемычная, та из нее веревки вьет.

— Не девчонка то вовсе! — зашептал Колобуд Прозору. — Подменыш! Ведьмино отродье! Совой ухает, медведем ревет. Косу не плетет, лохматая, что пес наш Буян.

— На это скажешь? — Прозор уперся в Ваньку взглядом.

— Про то ничего сказать не могу! — решился соврать Иван. — Про косы не знаю, в колдовство не верю, суеверия не одобряю.

Не нравился ему этот разговор.

— В привороты тоже не веришь? — ухмыльнулся хозяин дома.

— Ни в жисть! — бодро отчитался Ванька.

— А что, есть у тебя какая невеста не примете? — ткнул его кулаком в бок Прозор.

— Нету, — ответил Ванька.

Подумалось ему, что лучше «нет» на все говорить. На «нет» и суда нет. А то начнут докапываться, подробности выяснять, а потом вывернут все во вред ему же. Ладно — ему, переживет. Нежданку бы не обидеть нечаянно, во вред ей чего не сказать.

— Отчего же не хочешь жениться? — Колобуд посмотрел недобро.

Столько холостых парней вокруг, хоть один из них мог бы взять да посвататься к Пороше. Чего зря небо копят, когда девке срочно взамуж надо, пока не вскрылось…

— Хочу сначала мастерством овладеть, — честно отвечал на вопрос Ванька. — Страсть, как коней люблю, хочу все про них постичь.

— А он мне нравится, — заржал Прозор, поворотясь к Колобуду.

— Мне тоже, — решил поддакнуть тот. — Только странно уж, когда коней пуще девок