Роль хозяйки она исполняла очень хорошо. С гостями беседовала так оживленно и непринужденно, что Уильям ее не узнавал, и с ним в их присутствии она разговаривала тоном на удивление теплым и любящим. Называла его Уилли, что странно трогало его, порой мягко клала руку ему на плечо.

Но когда гости уходили, фасад рушился, обнажая ее душевный упадок. Она отзывалась об ушедших дурно, ставя им в вину воображаемые проявления высокомерия и бестактности; в тихом отчаянии припоминала то, что считала своими непростительными оплошностями; сидела среди остатков угощения в мрачной задумчивости, из которой Уильям не в силах был ее вывести, и отвечала ему кратко и рассеянно, отвечала невыразительным голосом на одной ноте.

А один раз – но только один – фасад обрушился при гостях.

Через несколько месяцев после того, как Стоунер и Эдит поженились, Гордон Финч обручился с девушкой, с которой познакомился в бытность свою в Нью-Йорке; ее родители жили в Колумбии. Финч к тому времени получил постоянную должность помощника декана, и подразумевалось, что после кончины Джосайи Клэрмонта он будет одним из главных кандидатов на пост декана колледжа. С некоторой задержкой Стоунер в честь обоих событий – назначения и помолвки – пригласил его и невесту на ужин.

Они приехали незадолго до заката теплым вечером в конце мая на блестящем черном новеньком туристском автомобиле, который дал серию громких выхлопов, когда Финч сноровисто подкатил по кирпичной дорожке к дому Стоунера. Он несколько раз прогудел и жизнерадостно махал рукой, дожидаясь, пока Уильям и Эдит спустятся. Рядом с ним, улыбаясь, сидела невысокая темноволосая круглолицая девушка.

Финч представил ее как Кэролайн Уингейт, и, пока он помогал ей выйти, все четверо перекинулись несколькими фразами.

– Ну, как тебе машина? – спросил Финч, легонько стукнув кулаком по переднему крылу автомобиля. – Красавица, правда же? Принадлежит отцу Кэролайн. Я думаю и сам точно такую же приобрести, так что…

Он умолк, и глаза его сузились; он посмотрел на машину оценивающе-самоуверенно, как на воплощенное будущее.

После этого к нему вернулись живость и шутливость. С наигранной опаской он приложил к губам указательный палец, быстро огляделся по сторонам и достал с переднего сиденья большой бумажный пакет.

– Выпивка, – прошептал он. – Свеженькая. При крой меня, друг; попытаемся пронести в дом.

За ужином все было хорошо. Финч давно не проявлял к Уильяму такой теплой дружеской приязни; Стоунер вспоминал былые пятницы, когда он, Финч и Дэйв Мастерс встречались вечером после занятий, пили пиво и беседовали. Кэролайн говорила мало; она счастливо улыбалась, когда Финч шутил и подмигивал. Стоунер ощутил даже небольшой укол зависти, увидев, что Финч не на шутку влюблен в эту хорошенькую брюнетку и что причина ее молчания – любовное восхищение женихом.

Даже Эдит была не так напряжена и нервна; она улыбалась непринужденно, смеялась искренне. Финч вел себя с Эдит чуточку игриво и фамильярно – так, пришло Стоунеру в голову, как никогда не мог вести себя с ней он, ее муж; такой счастливой он не видел ее уже не один месяц.

После ужина Финч вынул бумажный пакет из ящика со льдом, куда положил его заблаговременно, и достал оттуда несколько темно-коричневых бутылок. Это было домашнее пиво, которое он сам, окружая процесс великой тайной и церемониальностью, варил в маленькой гардеробной своей холостяцкой квартиры.

– Одежду вешать негде, – сказал он, – но мужские ценности важнее.

Сощурив глаза, как химик, отмеряющий редкий реактив, Финч неспешно разливал пиво; белая кожа его лица и редеющие светлые волосы отсвечивали под потолочной лампой.

– С этим напитком надо аккуратно, – объяснил он. – Там на дне много осадка, и если слишком бы стро лить, он попадет в стакан.

Все осушили по стакану, хваля пиво и Финча. Оно и правда было на удивление хорошее: легкое, благородного цвета и без сладкого привкуса. Даже Эдит допила и попросила еще.

Пиво чуть-чуть ударило всем в голову; смеялись без особой причины, смотрели, расчувствовавшись, друг на друга новыми глазами.

Подняв свой стакан к свету, Стоунер сказал:

– Интересно, как Дэйву понравилось бы это пиво?

– Дэйву? – переспросил Финч.

– Дэйву Мастерсу. Помнишь, как он пиво любил?

– Дэйв Мастерс… – промолвил Финч. – Старина Дэйв. За что, черт возьми?

– Мастерс, – повторила Эдит, задумчиво улыбаясь. – Тот ваш приятель, что погиб на войне?

– Да, – подтвердил Стоунер. – Тот самый.

На него нахлынула давно знакомая печаль, но он улыбнулся Эдит.

– Старина Дэйв… – сказал Финч. – Знала бы ты, Эди, как мы втроем выпивали – твой муж, Дэйв и я. Задолго до знакомства с тобой, конечно. Старина Дэйв…

Они со Стоунером улыбнулись, вспоминая Дэйва Мастерса.

– Он был твой близкий приятель? – спросила Эдит. Стоунер кивнул:

– Близкий.

– Шато-Тьерри. – Финч допил свой стакан. – Какая же сволочь эта война. – Он покачал головой. – Но старина Дэйв… Может быть, он смеется где-нибудь над нами прямо сейчас. Жалеть себя – это не в его правилах. Интересно, успел он хоть капельку Франции увидеть?

– Не знаю, – сказал Стоунер. – Ведь его почти сразу убили.

– Очень жалко, если не успел. Мне всегда казалось, он во многом ради этого записался. Чтобы взглянуть на Европу.

– На Европу, – отчетливо повторила Эдит.

– Да, – сказал Финч. – Старина Дэйв не так уж много чего хотел, но Европу увидеть хотел, пока жив.

– Было время, и я собиралась в Европу, – проговорила Эдит. Она улыбалась, но в глазах появился беспомощный блеск. – Помнишь, Уилли? Мы с тетей Эммой собирались, когда я еще не вышла за тебя замуж. Помнишь?

– Помню, – подтвердил Стоунер.

Эдит засмеялась резким смехом и покачала головой, словно была озадачена.

– Кажется, что это было давным-давно, хотя на самом деле недавно. Сколько времени прошло, Уилли?

– Эдит… – начал Стоунер.

– Давай-ка подсчитаем: мы собирались ехать в апреле. Год прибавляем. А теперь у нас май. Я могла бы… – Вдруг ее глаза наполнились слезами, но она еще улыбалась застывшей улыбкой. – Теперь об этом и думать нечего. Сколько тетя Эмма еще проживет? Я никогда не получу возможности…

И тут, хотя ее губы по-прежнему растягивала улыбка, слезы потекли и она зарыдала. Стоунер и Финч поднялись со стульев.

– Эдит, – беспомощно произнес Стоунер.

– Ах, оставьте меня в покое! – Сделав странное винтовое движение, она встала перед ними во весь рост; глаза были зажмурены, руки по бокам стиснуты в кулаки. – Все, все! Просто оставьте меня в покое!

Она повернулась, нетвердой походкой пошла в спальню и захлопнула за собой дверь.