Элизабет Костелло. До него доходит, кто она такая. Когда-то он попытался прочесть одну ее книгу, роман, но отставил: книга не увлекла его. Время от времени ему попадались ее статьи в прессе – об экологии или правах животных, но он их не читал, поскольку его не интересовали эти темы. Однажды, давно (он сейчас ведет раскопки в своей памяти), она чем-то прославилась, но это кануло в вечность, а быть может, это была всего лишь очередная буря в средствах массовой информации.

Седые волосы, серое лицо и, как она говорит, больное сердце. Учащенное дыхание. И она еще читает ему нотации, учит, как жить!

– Что именно вы бы предпочли? – осведомляется он. – Какая история заслужила бы ваше внимание?

– Откуда я знаю? Придумайте что-нибудь.

Идиотка! Ему нужно выставить ее отсюда.

– Толкайте! – настаивает она.

Толкать? Толкать что? Толкайте! Так говорят женщине при родах.

– Толкайте смертную оболочку, – говорит она. – Мэгилл-роуд, врата в обитель мертвых. Как вы себя чувствовали, когда кувыркались в воздухе? Перед вами промелькнула вся ваша жизнь? Как она показалась вам в ретроспективе – жизнь, с которой вы вот-вот распрощаетесь?

Это правда? Он чуть не умер? Несомненно, есть разница между смертельным риском и положением, когда находишься на волосок от смерти. Эта женщина посвящена во что-то, неведомое ему? Пролетая в тот день по воздуху, он думал – что? О том, что он не ощущал такой свободы с тех пор, как был мальчишкой, когда бесстрашно прыгал с деревьев, а однажды даже с крыши дома. А потом – выдох, когда он упал на дорогу, хриплое дыхание. Можно ли простой выдох истолковать как последнюю мысль, последнее слово?

– Мне было грустно, – говорит он. – Моя жизнь казалась фривольной. Как бездарно она прошла, подумал я.

– Грустно. Он пролетает по воздуху с величайшей легкостью, этот смелый молодой человек на трапеции, и ему грустно. Его жизнь кажется фривольной – в ретроспективе. Что еще?

Что еще? Больше ничего. Чего добивается эта женщина?

Но женщину, кажется, уже не интересует ответ на ее вопрос.

– Простите, мне вдруг стало нехорошо, – бормочет она, пытаясь встать на ноги. И у нее действительно очень неважный вид.

– Вы не хотите прилечь? У меня в кабинете есть кровать. Может быть, сделать вам чашечку чая?

Она машет рукой.

– Это просто головокружение, от жары, от подъема по лестнице, да бог его знает от чего. Да, спасибо, я на минутку прилягу. – Она делает такой жест, словно сбрасывает с дивана подушки.

– Позвольте вам помочь. – Он встает и, опираясь на костыль, берет ее под руку. «Хромой ведет хромого», – думает он. Ее кожа холодная и влажная на ощупь.

Кровать в кабинете очень удобная. Он убирает оттуда лишнее; она сбрасывает туфли и вытягивается на кровати. Он замечает синие вены, просвечивающие сквозь чулки, и довольно дряблые икры.

– Не обращайте на меня внимания, – просит она, прикрыв глаза рукой. – Разве не эту фразу мы всегда произносим – мы, незваные гости? Занимайтесь своими делами, как будто меня здесь нет.

– Я оставлю вас, отдыхайте, – отвечает он. – Когда вам станет лучше, я вызову по телефону такси.

– Нет, нет, нет, – возражает она, – боюсь, что это не так. Я пробуду у вас некоторое время.

– Не думаю.

– О да, мистер Реймент, боюсь, что это так. На обозримое будущее я составлю вам компанию. – Она поднимает руку, прикрывавшую глаза, и он видит, что она слабо улыбается. – Выше голову, – говорит она, – это еще не конец света.

Через полчаса он снова заглядывает в кабинет. Она спит. Ее нижний зубной протез выпячивается, из горла вырывается негромкий скрежещущий звук – словно скрипит гравий. Ему кажется, что это от нездоровья.

Он пытается вернуться к книге, которую читает, но не может сосредоточиться. Уныло смотрит в окно.

Слышится кашель. Она стоит в дверях, без туфель.

– У вас есть аспирин? – спрашивает она.

– В ванной, в шкафчике, вы найдете парацетамол. Это все, что у меня есть.

– Нечего строить мне рожи, мистер Реймент, – говорит она. – Я напрашивалась на это не больше, чем вы.

– Напрашивались на что? – Он не может скрыть своего раздражения.

– Я не напрашивалась на вас. Я не просила о том, чтобы провести чудесный полдень в вашей мрачной квартире.

– Так уходите! Покиньте эту квартиру, если она вам так не нравится. Я все еще понятия не имею, зачем вы пришли. Что вам от меня нужно?

– Вы пришли ко мне. Вы…

– Я пришел к вам? Это вы пришли ко мне!

– Не кричите, соседи подумают, что вы меня избиваете. – Она плюхается в кресло. – Простите. Я вторглась к вам, я знаю. Вы пришли ко мне – вот и все, что я могу сказать. Вы пришли мне в голову – мужчина с больной ногой, без будущего и с неподобающей страстью. Вот с чего все началось. Я не представляю, куда нам двигаться дальше. У вас есть какие-нибудь предложения?

Он молчит.

– Возможно, вы не увидите в этом смысла, мистер Реймент, но я делаю именно это – следую за своими интуитивными прозрениями. Вот как я построила свою жизнь: руководствоваться интуицией, включая те интуитивные прозрения, в которых я сначала не могу разобраться. Особенно те, в которых я не могу сначала разобраться.

Руководствоваться интуицией – что это значит в данном конкретном случае? Как у нее могут быть интуитивные прозрения в отношении совершенно незнакомого человека, которого она никогда в глаза не видела?

– Вы увидели мое имя в телефонном справочнике, – предполагает он. – Просто решили рискнуть. Вы не имеете никакого представления о том, кто я на самом деле.

Она качает головой. («Хотела бы я, чтобы это было так просто», – произносит она так тихо, что он едва слышит.)

Солнце садится. Они умолкают и, подобно старой супружеской чете, заключающей перемирие, какое-то время сидят, слушая птиц, поющих свои вечерние песни на деревьях.

– Вы упомянули о Йокичах, – говорит он наконец. – Что вы о них знаете?

– Марияна Йокич, которая ухаживает за вами, – образованная женщина. Разве она вам не говорила? Она провела два года в Институте искусств в Дубровнике и закончила его с дипломом реставратора. Ее муж тоже работал в этом институте. Там они и встретились. Он специализировался в старинных технологиях. Например, он заново собрал механическую утку, которая, ржавея, пролежала в разобранном виде в подвале института двести лет. Теперь она крякает, как настоящая утка, и откладывает яйца. Это одно из pieces de resistance[11]их коллекции. Но, увы, его таланты не востребованы в Австралии. Здесь нет никаких механических уток. Отсюда и работа на автомобильном заводе. Что еще я могу рассказать вам о Марияне такого, что может вам пригодиться? Марияна родилась в Задаре, она городская девушка, она не разобрала бы, где у осла зад и перед. И она целомудренна. За все годы брака она ни разу не изменила мужу. Никогда не поддалась искушению.