– Куда? – спохватилась она. – Куда мы едем? У тебя есть план?

– У меня всегда есть план! – передразнил он мультяшного мистера Фикса. – Я мужчина ответственный… Ты же у нас не просто девушка – ты звезда. Пришлось целую программу приготовить… Сегодня я приглашаю тебя… А знаешь куда?

– Слушай, я в этом костюме… давай я переоденусь? Все-таки рабочий костюм – брюки, пиджак… Может, лучше платье?..

Василий выдержал небезызвестную паузу имени великого театрального деятеля.

– Платье отменяется! Мы едем пить кофе… на бензоколонке!

Торжественный, пафосный тон в сочетании с банальным атрибутом нефтеперерабатывающей промышленности мгновенно выбил Марию из привычной колеи.

– Как – «на бензоколонке»?

– Ты все увидишь… Так что, дорогая моя, переодеваться не надо!

М-да, бензоколонка – круто… И с чего она вдруг решила, что Василий непременно пригласит ее в какое-нибудь супермодное место? Великая сила привычки? Если принять за отправную точку дату начала их романа, пролетело полгода. Полгода модных выставок, фильмов, презентаций, театров, кафешек. И постоянных поисков, как укрыться от любопытных глаз.

Впрочем, было одно исключение…

Мария уставилась в окно и, наблюдая, как мелькают рекламные щиты, дома, улицы, вспомнила. Однажды они решили сходить – Василий настоял на этом – на презентацию нового арт-объекта известного художника-дизайнера Бартенева в Музей современного искусства. Придя по отдельности, ради конспирации, каждый со своим приглашением, они первым делом отщелкались перед всеми камерами, угодив фотокорам. Наконец, как бы невзначай, соединились и подошли к инсталляции. В огромном зале кольцами закрутился удав, состоящий из динамиков-чешуек. В дальнем углу скромно стоял микрофон. Разные знаменитости подходили к нему и произносили что-нибудь. Эхо повторяло их слова шесть раз на разные лады – публика восторженно ахала.

– Давай, скажи что-нибудь, – шепотом предложил Василий.

– Нет. Я лучше просто постою. Мне не хочется.

– Ну ладно, тогда я пошел…

Он пробрался сквозь толпу к микрофону и тихо произнес: «Я тебя люблю», – зал взорвался аплодисментами в знак поддержки необычной здесь искренности. Мария прижалась к стенке и почувствовала, что становится просто пунцовой. «Я люблю тебя», – эхом откликнулись динамики. «Я люблю тебя», – нежно прозвучало в дальнем конце зала. «Я люблю тебя… Я люблю тебя… Я люблю тебя…»

Еле дождавшись Василия у выхода, вытащила его из душного зала на улицу.

– Ты с ума сошел! Такое сказать? Публично?

– Знаешь, это легко – объясниться в любви перед всем миром, когда мужчине хочется… А вот объясниться в любви, когда это действительно нужно, – вот в чем проблема… Всегда есть время, чтобы говорить слова. А для поступков времени чаще всего очень мало…

«Интересно, что он тогда имел в виду? – подумала она, но ход воспоминаний был прерван: машина плавно свернула с дороги. – И кстати: почему все-таки бензоколонка?»

Ответ на последний вопрос Мария получила сразу, едва переступила порог кафешки. Мягкий аромат ванили уютно обнял ее. Смешиваясь с запахом свежей выпечки, он дарил ощущение попадания в некое идеальное детство. Идеальное – потому что в том, настоящем детстве, может, никогда и не было аппетитных булочек с ванилью. Но именно с этим запахом его всегда хотелось ассоциировать.

Модная девушка в джинсах и майке, словно вышедшая из кадров проходного голливудского кино, вытаскивала подносы, полные горячих булочек.

– Мария, тебе кофе какой?

– Я буду… м-м-м… двойной эспрессо… И чуть молока.

Она осторожно села в плетеное кресло, чтобы не расплескать ощущений. Василий поставил на столик дымящиеся чашки. Справа на по-домашнему уютной полке лежала стопка журналов… Он перехватил ее заинтересованный взгляд:

– Да, они распакованы… их можно купить, а можно читать за чашечкой кофе. Бесплатно. Бери любые, листай. Тебе какой больше нравится? Вот, есть «Экономист». Хочешь? А я… а я хочу «GQ»…

Василий увлекся журналом. Попивал кофе. И почему-то перестал «гудеть». Ничего не рассказывал, не развлекал. Стал трогательно-домашним в абсолютно не домашней обстановке. Мария сидела рядом, с упоением поедая теплую булочку с ванилью. Делала вид, что тоже читает, и вдруг поймала себя на мысли, что ей нравится эта почти семейная сцена: молчаливый Василий, кофе вдвоем.

Ей представилось, что они у себя дома. Это получилось легко – ведь они впервые оказались не на модной тусовке или в ресторане, не у нее на даче и не в его мастерской, где так или иначе, но ощущалось наличие у каждого своей жизни. Они впервые попали туда, где никто не обращал на них внимания, где ничто из прошлого или настоящего не могло потревожить, где кто-то заходил, выходил, торопился, и из-за краткости мелькающих кадров люди исчезли вовсе.

Мария и Василий оказались одни, застрявшие во времени и пространстве, защищенные со всех сторон, как коконом, взаимной нежностью. И время – замерло. Ушли на второй план суета прошлого и мечты о будущем. Как будто два человека ненадолго оказались в центре неподвижной точки тайфуна.

«Что-то случилось… Он угадал. Настроение, желания, мысли. Наступило что-то большее… – мелькало в ее голове. – Может, это любовь… Как он сказал? Любовь – не роман?..»

– А правда существует, я слышала, глаз тайфуна? Неподвижная точка внутри него…

– Да, верно. Главное – не двигаться… Тогда можно переждать и даже спастись. А почему ты спрашиваешь?

– Да так…

Знаете, человек смотрит на себя – вольно или невольно – как на героя какого-то романа или кинофильма, где он – в кадре. И мой заскок – на заднем плане должна быть Венеция…

Иосиф Бродский[2]

Год назад

– В своем представлении о современном искусстве я отказываюсь как от соцреализма, так и от принципов авангардизма, презирающего реальность. – В слепящем свете софита терялись очертания телекамер и посетивших выставку гостей. – Искусство – не отражение жизни. Современное искусство – это и есть жизнь, хотя и параллельная… Некое зазеркалье…

Василий усмехнулся: «зазеркалье» – любимое слово Марии. Если бы стоящая рядом жена, чье присутствие ощущалось им сегодня, как что-то показательно-обязательное, улавливала новые словечки, с каждым днем ему все труднее становилось бы проходить семейный контроль. Лексика как признак адюльтера – что может быть идиотичнее и в то же время реальнее…

– То есть? – услышал он вопрос журналиста. – Объясните, что значит параллельная жизнь как искусство…

Собрался с мыслями: