мои года, прожитые на Земле, сузились в тусклое пятно с таким тугим переплетением событий, что их уже не различить. Более того, я стал забывать свою жизнь, еще когда уменьшался. Ведь за все время, что я сидел дома, я довольно редко размышлял о прошлом, еще реже вспоминал что-то конкретное, а это очень странно, поскольку большинство людей как раз думает об этом, когда их настоящая жизнь замерла и законсервировалась в микромире. А мои всплески ностальгии, просмотры фильмов, которые я давно любил – на глубинном психологическом уровне это был реквием по уходящему, по покидающим меня воспоминаниям и по невозможности ухватить время.

Потому я и открывал для себя новые концепции понимания жизни и вообще много философствовал. Ведь в голове у меня осталось мало воспоминаний, а соответственно и проистекающих из них потоков фантазий, в которых мы зачастую пассивно блуждаем. С одной стороны, это освободило место в моем еще не отупевшем сознании (поскольку под конец там уже все больше властвовала пустота и глупые, никчемные попытки исправить положение, простимулированные слепым инстинктом, без необходимой умственной обработки), а с другой – дало возможность отделится от чего-то конкретного, мелких происшествий и таких же мелких мыслей, захламляющих наш мозг – и я смог взглянуть на реальность под совершенно новым углом. И сделать те необычные выводы, испытать те странные состояния, к которым в сознательной целостности я бы вероятно не дошел.

Хотя, что я могу знать о причинах, размышляя о жизни, которой для меня уже почти не существует? Хоть я сейчас и целостный, но, как оказалось, полупустой. А главное – это драма лишь на словах. Расстаюсь я с ней безболезненно.

21

Вскорости произошел следующий контакт.

Я спросил – что это за место, и кто они такие? Почему не покажутся и не поговорят со мной нормально?

Они ответили, что поговорить со мной в привычной для меня форме они пока не могут, потому что еще плохо освоили человеческую речь, этот обмен бесчисленными символами, который, при плохом владении ими, лишь стесняет мысль. Не говоря уже о большом количестве языков, ведь здесь со мной пребывают люди из разных земных государств и говорить нужно со всеми. По поводу остальных вопросов – насчет места, самих себя и своего облика – они сообщили, что пока тоже не могут ни показаться, ни объяснить все сразу. Слишком много абсолютно новой, неожиданной информации. Мой разум не способен все охватить и понять, поэтому многое пропустит мимо, и для психики это ничего хорошего не принесет. Лучше все постигать по чуть-чуть, по крупицам, тогда адаптация пройдет благоприятно. Можно начать с каких-то деталей этого места.

Я огляделся вокруг и спросил – откуда исходит свет? И почему он как будто витает разреженными сгустками?

Они ответили, что свет исходит от веток, на которых я лежу, но очень слабый. Его можно было бы заметить, если бы не эти сгустки, но в таком случае здесь было бы почти темно, поскольку большинство освещения дают именно они. Сгустки вбирают его от веток и вырабатывают, отражают гораздо больше света.

Я посмотрел на ветки-водоросли, они казались матовыми под слизью. Непрозрачными и ничего не излучающими, но тусклое сияние возле них действительно сочеталось с их цветом. Я поднял глаза на желто-бурые сгустки. Они медленно, почти незаметно плыли в воздухе, словно большие былинки, но без физического тела, а состоящие целиком из света.

Это что-то вроде энергетической жизни – продолжали они. Из поля ваших символов это словосочетание наиболее подходит. Эти простейшие создания не могут долго обходиться без света, но в итоге дают его еще больше, и окрас их сияния может разниться в зависимости от того, какой цвет излучает источник.

Я спросил – как устроены они? Они ответили, что тоже являются чем-то вроде энергетической жизни, но очень сложной.

Ключей к пониманию их устройства много, но начать, пожалуй, стоит с того, что они не делят все на пары противоположностей, как это делаем мы. Добро и зло, любовь и ненависть, печаль и радость, да и нет, и так далее до мелочей – всегда две противоборствующие силы, меж которыми мы можем метаться сколько хотим. Расстояние между ними зачастую огромно, но оно ими и замкнуто. У них же может быть три и больше конкурирующих сил в разных темах. Иногда две или даже одна, но чаще больше, и никакого зацикливания на определенном количестве. Впрочем, у нас это исходит из самой нашей природы, в которой тоже много чего делится на пары. У них природа и большинство ее процессов в общем-то беднее, но зато в личных, духовных так сказать вопросах, количество противодействующих сил, обширность точек, от которых отталкиваешься, конечно же обогащает. В нашем представлении, при всей возможной широте вопроса, почти всегда можно противопоставить разным его составляющим диаметральное мнение. У них это может быть две или три противоположности, или не одной. Это делает понятие «сомнение» – наш излюбленный спутник при многих выборах – совершенно другим. Вот первый из ключей.

Я старался чутко воспринимать все поступающие импульсы и не терять общую нить. Они не обрушивали их градом, а подавали неспешным размеренным потоком, однако вербализированное эхо продолжало преследовать меня при усвоении информации таким способом.

Потом я задал вопрос, который беспокоил меня давно.

– А какая страна начала ядерную войну?

Они ответили, что не особо разбираются в политике и государственном делении нашего мира, а потому не знают. Но теперь это не важно, ведь, к сожалению, погибли все. А даже если какие-то единицы и выжили, то они так далеко разбросаны друг от друга по нашей большой планете, что не смогут продолжить род. Поэтому будущее человечества теперь за теми сотнями людей, что находятся здесь. И мы с их помощью сможем построить нечто совершенно новое.

– Но как же вы предвидели заранее, что это произойдет, если даже не знаете, кто именно запускал бомбы? – спросил я.

Они сообщили, что это как раз знают, просто они без понятия – к какому государству принадлежали эти люди, поскольку их это никогда не интересовало. Подобные настрои уже много десятилетий витали над теми, кто имел доступ к ядерному оружию, часто ничем не мотивируемые, а лишь, как следствие опьянения властью, возможностью все разрушить. И те люди, которые в итоге это сделали, были одержимы много лет. Однако, не было стопроцентной гарантии, что это произойдет, поскольку будущее они не умеют предвидеть. Но настрои, витающие над этими личностями, были настолько явными,