Мэнди почти до вечера провозилась на кухне, готовя еду впрок, на весь следующий день. У Эйлин и так будет завтра много хлопот в ее отсутствие. Она приготовила пирожки с мясом, ячменные лепешки, огромный фруктовый торт и еще — десертов на три дня вперед, мимоходом подумав, как хорошо иметь холодильник, чтобы хранить запасы. Мэнди работала, а в ее сердце звенела веселая песня от одного воспоминания о том, как Робин посмотрел ей в глаза и прошептал: «…и может быть, раньше, чем ты думаешь».

Для поездки в Лондон Мэнди выбрала свой единственный приличный костюм — светло-коричневый, она купила его на одной распродаже.

Шляпка у нее была самая простая, фетровая, и грубоватые темно-коричневые туфли, зато сумочка и перчатки были из настоящей кожи, на них Мэнди копила несколько недель.

Улыбка коснулась уголков ее губ, когда она посмотрела на себя в зеркало. По крайней мере, сэру Саймону Деррингтону будет не стыдно с ней ехать, решила Мэнди. Впрочем, даже если бы ему было стыдно, он ведь ни за что не подаст виду! Она стала гадать, в каком настроении он будет сегодня, и понадеялась, что не в обычном насмешливо-сардоническом. Насколько проще и приятнее она чувствовала себя с Саймоном, когда он бывал открыт и дружелюбен.

Но, как выяснилось, его настроение снова поменялось. Саймон был не то чтобы нелюбезен — но замкнут и сосредоточен. Вел машину он быстро, очень ловко, и Мэнди рада была молча сидеть в уголке и смотреть на мчавшуюся навстречу гладкую полосу дороги, на мелькавшие мимо дорожные знаки, чувствовать на щеке солнечное тепло. Они ненадолго остановились выпить кофе в Мейденхеде, и уже вскоре после одиннадцати машина затормозила у входа в лондонский дом Мэнди.

— Я заберу вас часов в пять. Дайте-ка проверю адрес. — Саймон вынул из заднего кармана брюк записную книжку. Мэнди сказала, что хочет зайти в приют, когда закончит дела с квартирой, и навестить Пипа, своего племянника.

Саймон на всякий случай попросил и адрес приюта, и тут она заколебалась:

— Не знаю, может быть, вам будет неудобно… Оттуда легко доехать на электричке до Оксфорда, а потом…

Он прервал ее нетерпеливым жестом:

— Детка, не говорите ерунды. Как вы довезете сама все вещи, которые заберете из квартиры?

Наверно, вид у нее был очень ошарашенный, потому что Саймон чуть улыбнулся, едва заметно, и снисходительно посмотрел на девушку:

— Не все же вам оказывать всем услуги, Мэнди. Вы, добрые сердца, все время об этом забываете. Надо же учиться и принимать услуги от других. Это конец первого урока на сегодня. Итак, в пять часов.

Она смотрела вслед, пока черная блестящая машина не исчезла за поворотом, потом, слегка пожав плечиками, отчасти в недоумении, отчасти от удовольствия, повернулась и стала подниматься по каменным ступеням.

Мэнди собрала все оставшиеся вещи, свои и Эйлин, поговорила с агентом, потом зашла к жене смотрителя и долго убеждала ее, что нет-нет, никто не осуждает ее за то, что та пристроила к ним в машину собаку, Болтер отлично живется в загородном доме, мистер и миссис Барратт очень-очень счастливы, что собака живет у них, и так далее. На все это ушло больше времени, чем она рассчитывала. Уже пробило четыре, когда Мэнди спрыгнула с подножки автобуса на широкой шумной улице. Раньше здесь был элитный жилой район, а теперь на нее трогательно и грустно смотрели обветшавшие дома, где сдавались внаем квартиры, офисы или склады. Девушка с умилением оглядывалась по сторонам, ведь для нее это были родные места.

Она толкнула тяжелые ворота с маленькой вывеской «Детский приют Фонда святого Фомы», прошла вперед по гравиевой дорожке, обогнула дом и вошла через черный ход. Мэнди помнила: сегодня у кухарки выходной, и была почти уверена, что застанет Матрону на кухне. И не ошиблась: приоткрыв дверь на кухню и заглянув в нее, она действительно увидела там Матрону в зеленом фартуке, ее седые волосы слегка растрепались, сильные руки были по локоть в желтой миске с мукой.

Когда дверь открылась, она подняла глаза:

— Мэнди!

Добродушное лицо озарилось улыбкой, и Матрона протянула руки навстречу. Ее обожали все воспитанники, она была им скорее матерью, чем воспитательницей.

Мэнди нежно обняла ее.

— О господи, — воскликнула Матрона. — Твой нарядный костюм!

— Фу-у! Это же только мука, сейчас я отряхну. Как вы, Матрона? Нет, нет, занимайтесь пирогом. Я догадалась, что вы будете на кухне, сегодня четверг, и у вас наверняка нет ни минутки свободной. Я посижу, а вы мне расскажете все новости, хорошо?

Она присела на край изрезанного стола, пока Матрона продолжала месить тесто, успевая осыпать гостью короткими вопросами. Понравилось ли ей на ферме? Поправился ли Робин? Она очень переживала, когда узнала о его болезни.

— Ферма замечательная, а Робину с каждым днем лучше. Но я вам потом все расскажу, а сначала скажите, как дела у маленького Пипа. Когда я была в прошлый раз, мне показалось, что он очень грустный.

— Да, с маленьким Пипом дела неважные. Я рала, что ты приехала, Мэнди. Он всегда так счастлив, когда ты приезжаешь.

Матрона разложила тесто по формочкам и сунула их в огромную духовую печь.

— А что с ним? Очередной приступ?

— Да. Беда в том, что таблетки, которые прописал ему доктор, перестают помогать. Бедный малыш в последние дни сильно страдает от болей.

Мэнди соскочила со стола, сердце у нее упало. Она очень любила Пипа, и ее испугало серьезное выражение лица Матроны.

— Он в постели? Можно я к нему поднимусь?

— Ну конечно. Но должна тебя предупредить, что, скорее всего, застанешь его не в духе. Доктор решил отправить его в больницу на обследование — за мальчиком сегодня приедет «скорая», — а ты знаешь, как Пип относится к больницам.

Мэнди кивнула:

— Да, знаю. — Она слабо улыбнулась. — Хотя за это время вроде бы уже должен был привыкнуть, правда? Пойду постараюсь его немного развеселить.

Девушка чуть не разрыдалась, увидев Пипа в полосатой пижаме, одиноко лежавшего в постели в громадной спальне. Он лежал на боку, уставившись в стену напротив, тонкие ручки были безжизненно вытянуты поверх одеяла.

— Пип! Здравствуй!

Она ужаснулась про себя, когда слабый мальчик даже не шевельнулся в ответ. Только большие карие глаза зажглись радостью при виде Мэнди и сразу же наполнились слезами.

Она села к Пипу на постель и ласково сжала его руки, притворяясь, что не замечает слез, и шутливо ругая, что как только она уехала, он сразу принялся болеть, потом стала рассказывать про ферму и всяких животных.

Мальчик лежал откинувшись на подушки, не отрывая зачарованных глаз от лица Мэнди, и ей вдруг стало страшно. Он выглядел сейчас так, как в тот день, когда его привезли к ним, несколько лет назад, беспризорного ребенка, с едва бьющейся в нем ниточкой жизни, ни к чему не проявлявшего интереса. Нет, он не должен быть таким, отчаянно подумала Мэнди.