Вместе с тем мы должны признать силу этих мини-мифологий, которые Юнг назвал комплексами, кластерами эмоциональной энергии, интерпретациями, ценностными системами, временными идентичностями, рефлекторными стратегиями, – все они, вместе взятые, создают мощную связь человека с прошлым. В той мере, в которой человек интериоризирует восприятие родной матери и родного отца, он обладает и склонностью к обобщению через поведение и установку. Все мы страдаем от заблуждений, связанных с сверхобобщением, ошибочно принимая наше мощное формирующее ощущение за ощущение целостности, и в силу своей предрасположенности впоследствии стремимся найти ему подтверждение в последующем опыте.

Мы настолько мало знаем, что воспроизводим эти повторения вследствие отщепленной мифологии, которую представляет собой каждый комплекс. Мы слишком мало знаем о том, что находимся во власти бессознательных вымыслов, то есть конструктов, которые скорее являются производными, чем порождением каждого уникального переживания, которое дает нам жизнь. Создать карту индивидуальной человеческой психологии – значит заняться мифографологией, изображая различные сценарии, которые воплощает каждый фрагмент целого. Наша жизнь все время работает на мифологию, даже если мы этого не осознаем. В паттернах и фантазиях повседневной жизни мы отыгрываем многогранность форм – образов ребенка, отца, матери, а также отношений между ними.

Что значит для нас сегодня быть героем? Какому мифу отвечает герой? Есть ли в мире такие герои, которые в большей степени умаляют человеческую личность?

В 30-х годах XX века Уильям Батлер Йейтс навлек на себя немало критики, решив не включать никого из поэтов времен Первой мировой войны в «Оксфордскую книгу современной поэзии» (Oxford Book of Modern Verse). Во введении к этой книге он объяснил, почему решил исключить из нее достаточно известных поэтов того времени, таких как Уилфред Оуэн (Wilfred Owen)[105], Исаак Розенберг (Isaac Rosenburg)[106]и Зигфрид Сэссун (Siegfried Sassoon), сказав, что в эпоху танков, отравляющих газов, воздушных бомбардировок, пулемета «максим» и всех ужасов, происходящих в окопах,

…пассивное страдание – это не поэтическая тема. Во всех великих трагедиях трагедия – это радость для умирающего мужчины; в Древней Греции трагический хор танцевал. Если человек исчез внутри амальгамы зеркала[107], никакое великое событие не станет лучезарным в его сознании.[108]

При том что Йейтс был великим человеком, на мой взгляд, его понимание героизма является слишком узким. В нивелировании современной демократии и бюрократическом обезличивании он видит замену благородного обычным и ординарным. Вместо того чтобы погибать, обороняя бастион, окруженный высокими крепостными стенами, мы умираем обычной, жалкой смертью: «Некоторые слепцы выезжают на полосу встречного движения -вот и все»[109]. По мнению Йейтса, основной приметой нашего времени является обезличивание и анонимность.

Но что же на самом деле представляет собой миф о герое, если его отделить от гипербол фильмов и легенд? Какую роль он играет в нашей повседневной жизни? Какая здесь действует мифологема?

Вообще герой – это имя, или обозначение, или персонификация некой энергии и целенаправленности, которая существует внутри каждого из нас, хотя мы можем совершенно себе не представлять, как получить к ней доступ.

Мифологема героя – это воплощение энергии, необходимой для выполнения трансперсональной жизненной программы, и в особенности – вытекающих из нее последствий. Мы здесь оказались, – и об этом знает каждая клеточка нашего тела – чтобы цвести и расцветать. Вместе с тем существуют мощные силы, препятствующие этому развитию.

В своей блестящей пародии «Странствие по ночному морю» Джон Барт[110]изобразил главного героя, который плывет против течения, несмотря на возрастающие препятствия. Он – единственный оставшийся в живых в том опасном странствии. Его спутникам не повезло: они давно погибли во время разных тяжелых сражений, которые происходили в пути. Он борется, чтобы придать своему странствию смысл во всем теоретически возможном диапазоне: от хвалебных победных гимнов покровительствующему божеству до дарвиновских метафор о том, что выживает сильнейший. Он знает лишь то, что плывет против течения к своей цели, своей Вальхалле, своему предназначению и своей судьбе.

В итоге автор позабавит читателя, сообщив наконец, что повествование идет от лица одного из миллиардов сперматозоидов, который остался единственным из тех, кто снова нес в мир свою генетическую программу для воссоздания целой истории. Несмотря на все препятствия, единственный сперматозоид остается в живых в этом странствии, чтобы соединиться с яйцеклеткой и снова начать старую историю. Точно так же Юнг размышлял о том, что если бы погибли все люди, за исключением одного, то вся наша история была бы воспроизведена снова, ибо вся история содержится внутри нашей генетической программы и структурирующих психику процессов. Любой из нас мог бы воссоздать мир не только по памяти, но и из общего сновидения, которое является нашим духовным наследием, фиксированной структурой, сохраняющейся в нашем мозгу и в наших хромосомах.

Силы, препятствующие нашему герою, очевидны и внушают трепет. В конце концов все мы канем в небытие. Но существующие внутри силы внушают еще больше смирения и благоговения. Они воплощаются в наших страхах, в нашем стремлении к комфорту и богатству, в нашем желании погрузиться в свои истоки, в нашем побуждении снова утонуть в бессознательном, покончить с этим ужасным странствием с неясным исходом, заставляющим нас все время мучиться и страдать.