Возились больше часа, пока наконец-то можно было сказать – в машине чисто. Закончив эту неприятную работу, облегченно вздохнули. Наконец и ремонтники приступили к своей работе.

В разгар работы пришел секретарь нашей комсомольской организации Саша Верхоланцев и передал мне, что сегодня меня вызывают в политотдел дивизии, для того чтобы вручить кандидатскую карточку. Еще на Наревском плацдарме я подал заявление о вступлении в партию, а незадолго до наступления у нас состоялось партийное собрание, на котором меня приняли в кандидаты в члены ВКП(б). И вот теперь меня вызывают для того, чтобы вручить документ, свидетельствующий о том, что я коммунист.

Договорившись со мной обо всем, он ушел, а я разволновался и не знал, что мне надо делать. Действительно, видок у нашего экипажа был необычный. Надо было пойти и как следует отмыться – грязи хоть скребком скреби. Подшить свежий подворотничок. Ну, одним словом – принять бравый вид. Иван принес мне ведро воды и поливал, приговаривая: «Давай-давай мойся, грязнуля, ишь как вывалялся!» Его причитания напомнили мне причитания матери в детстве. Я рассмеялся, а он в недоумении на меня посмотрел и спросил: «Чего это ты ржешь, как лошадь?»

Я не стал ему ничего отвечать, а только посмотрел на него с улыбкой и похлопал его по плечу: «Спасибо, Ваня».

Для того чтобы подшить свежий подворотничок на видавшую виды гимнастерку, мне понадобилась тряпка, хоть чуть-чуть белая. В доме жителей не было, и я пошел посмотреть в комнатах в надежде найти подходящую тряпицу.

В первую же попавшуюся квартирку войти не удалось. Дверь была разбита, а упавшая стена завалила проход. Поднялся на второй этаж. В комнатах было все просто: видимо, жили люди малого достатка, те, кто при фашистах хозяйничали, влачили жалкое существование, сводили концы с концами кое-как. Мебель самая простая, старая. На вешалках висели куртки, вид которых говорил, что их хозяин имеет отношение к железной дороге. В комнатах все просто, никаких излишеств. То, что я искал, на глаза не попадалось, а рыться по шкафам мне не хотелось.

Возвращаясь к машине, я увидел, как из подвала дома выглянула женщина. «А, – подумал я, – значит, есть здесь живая душа, сейчас попробуем разрешить проблему». Мешая польские и русские слова, мы нашли общий язык. Она меня поняла и вскоре вынесла мне довольно большой лоскут белой тряпки. Иголка и нитка у меня были, и дело пошло на лад. К назначенному сроку я был готов и сидел, начищенный и отмытый, как новый гривенник, поджидая, когда за мной зайдет Верхоланцев, который ходил еще и в другие подразделения, выполняя поручение замполита. Он должен был отвести нас всех, кого сегодня приглашают в политотдел, к месту, где расположились его машины. Там же находилась и наша походная редакционная фотолаборатория, потому что нам предстояло еще и фотографироваться, а потом ждать, пока приготовят билеты.

В это время немцы начали обстрел города из дальнобойных орудий. Один снаряд разорвался в соседнем дворе, обрушил крышу и угол дома на третьем этаже. Падающие кирпичи подняли пыль, в домах что-то начало гореть. Находившиеся поблизости от того дома наши бойцы бросились тушить пожар. Мы с Иваном Староверовым побежали тоже помогать. Новый разрыв забросал нас штукатуркой и камнями. Одним камнем мне угодило по спине. Моя начищенная гимнастерка превратилась в спецодежду каменщика, хоть на мне была еще и куртка.

Да, в таком виде являться в политотдел было некрасиво. Кое-как Иван меня отчистил и предложил идти к самоходке. В это время подошли и другие ребята, которым тоже предстояло вместе со мной идти в политотдел. Одного из них – Владимира Голубева – я знал. Он был наводчиком во второй батарее и слыл отличным стрелком.

Было около четырех часов дня, когда мы пришли к дому, в котором расположился политотдел. Встретил нас наш замполит майор Зайцев. Поздоровавшись с каждым за руку, он спросил о делах и предложил нам пойти фотографироваться. Фотографировались в соседнем доме. Там было разрушенное фотоателье, но солдат-фотограф сумел приспособить оставшееся оборудование. На стену повесили простыню. Он усаживал нас сразу по два человека. Так быстрее, объяснил он нам. Потом он сфотографировал нас всех вместе – на память – и обещал фотографии вручить сегодня. Эта фотография у меня сохранилась и поныне. Теперь, когда я смотрю на это старое фронтовое фото, мне даже не верится, что мы были такими юными, а решали подчас нелегкие задачи, которые и опытным-то воинам были трудны.

Да, война на многое способна. Она способна пробудить в людях такие скрытые внутренние человеческие способности и придать столько силы, что в другой обстановке вряд ли человек смог бы это сделать. А ведь нам было многим по 18 лет.

Пока нам готовили фотографии, мы сидели возле машины, где у фотографа была лаборатория. К нам подошел майор Зайцев, и завязалась беседа. Зайцев умел всегда начать полезный разговор. Начинал с писем из дома, а кончал задачами, которые перед нами стояли на сегодняшний день и час. Он говорил о высокой чести, которой мы удостоены. Быть коммунистом – это значит нести слово партии в широкие беспартийные массы, быть всегда впереди и показывать пример во всем, особенно теперь, когда мы пришли на землю, где много лет хозяйничали фашисты. Мы должны олицетворять собой самые лучшие качества советского воина. Мы не завоеватели, а солдаты-освободители. Это очень важно, потому что недалек день, когда мы вступим на землю врага. А мы знаем, каково у воинов отношение к фашизму. Значит, наша задача проводить разъяснительную работу с теми, кто думает, что мы пришли мстить и карать за все то, что они натворили на нашей земле. Это очень важная и своевременная работа, которую должен проводить каждый коммунист.

Мы, конечно, понимали, и нам не надо было долго объяснять. В каждом из нас с детства, со школы были заложены те интернациональные чувства, которые всегда нам помогали находить общий язык с местным населением. Нас всегда встречали дружелюбно, и я не помню случая, чтобы нам приходилось кого-либо из наших товарищей упрекать за плохое поведение с теми, ради кого мы отдавали свои жизни, рисковали в бою. В нашем дивизионе эта работа велась неплохо. И все же в душе иногда проскальзывала такая мысль: вот, мол, они у нас творили такие зверства, а мы что, обниматься с ними должны? Как с этим смириться, как себя перебороть? Это сложное дело, но надо.

«Придет время, – говорил майор Зайцев, – и на немецкой земле вырастет новое поколение людей. Новое поколение немцев создаст государство, свободное от фашистской химеры. Мы коммунисты. Это высокое звание нас ко многому обязывает. За годы войны многим из нас пришлось повидать немало. Видели много слез и горя, видели страдание нашего народа, обездоленных людей, осиротевших детей, и в каждом из нас горела жгучая ненависть к врагу. Враг принес на нашу землю страдание людям, разрушил наше счастье, и не найдется в мире сосуда, чтобы вместить все слезы, пролитые нашими матерями и женами».

Наконец, нас пригласили в дом, где начальник политотдела вручил нам партийные билеты. Поздравив всех со знаменательной для каждого из нас датой, он пожелал нам боевых успехов.

Для меня этот день навсегда остался одним из светлых дней в моей жизни. Выйдя к машине, где фотограф делал фотографии, подождали еще минут двадцать. Фотографии, которые он нам обещал, отдал еще сырыми. Так с мокрыми я и пришел к самоходке, где ребята уже закончили ремонт и укладывали снаряды в боеукладку, которые мы выложили на время ремонта. Пришлось сразу же включиться в работу. Первым меня поздравил командир, а за ним и остальные. Я был вроде именинника. Даже как-то неудобно, но гордость брала свое. Я был горд и рад, что теперь я коммунист. Теперь у нас в экипаже было три коммуниста, пока оставался комсомольцем только Иван Староверов.