– Вы угадали. Поэтапный процесс превращения в памяти пациента не восстановился. Он объяснял это слишком глубоким душевным потрясением, а мое мнение: никаких этапов превращения не было вовсе. Мое мнение: староста имеет врожденные феноменальные способности к гипнозу. Я увлекался гипнозом, много читал о техниках внушения. Помню, читал про средневековых японских факиров «гэнзюцуси». Еще пятьсот лет назад они во множестве странствовали по японским островам. Они устраивали массовые представления. У всех на глазах превращались в жаб, целиком глотали коров, внушали видения озер, кишащих драконами. Они вызывали духи умерших, и все, массово, видели духов. Помню, читал, как талантливого иллюзиониста велел казнить самурай за то, что «гэнзюцуси» показал его, самурайские, посмертные муки в адском пламени. Вам доводилось слышать о гипнотизере Райкове? На рубеже шестидесятых-семидесятых он активно пропагандировал метод изучения иностранных языков под гипнозом. Я имел счастье встречаться с Райковым в восьмидесятых. Специально съездил в Москву! Его мнение: вся новомодная тогда экстрасенсорика – сплошь осознанное, реже стихийное, внушение! Сплошь гипноз! В состоянии гипноза у человека охвачена торможением не вся кора головного мозга, а отдельные ее участки. Так называемые «сторожевые пункты» сохраняют возбудимость. Слабые раздражители в наиболее глубокой фазе торможения, такие, как слово, действуют эффективнее сильных, таких, как боль, и наблюдается высокая внушаемость. Гипнабельность человека определяют по...

– Стоп! Хватит, более подробной лекции про гипноз, спасибо, не нужно... – Игнат прогнулся в спине, помассировал ягодицы кулаками. – Скажите-ка лучше, док, какова судьба рюкзака с фотоаппаратом и велосипеда?

– Похожий вопрос задавал Андрей. На следующий день староста связался с милицией, сказал, что нашел на берегу реки брошенными и велосипед, и рюкзак, и спальный мешок, и котелок на пепелище потухшего костра. Он сказал, что опасается, не утонул ли в реке велосипедист. Он заявил в милиции, что деревенские предлагали туристу ночлег, но молодой человек отказался, предпочел соломенной крыше звездное небо над головой. Имущество велосипедисту вернули. Я сам провожал его, посадил на питерский поезд. Мое мнение – староста загипнотизировал молодого человека. Я провел с пациентом психотерапевтический сеанс, я сумел убедить его в своей правоте. Но возникла другая беда: пациент стал бояться возможности вновь случайно столкнуться с гипнотизером. Зачатки гипнофобии я ликвидировал. Когда староста назвался оборотнем, молодой человек испугался, что столкнулся с сумасшедшим, а возможно, и симулирующим безумие индивидуумом. Он готовился отразить нападение неадекватного старосты, раздумывал, не напасть ли первым, а надо было всего-навсего рассмеяться в ответ на смех гипнотизера. Смеющегося человека невозможно ввергнуть в состояние искусственного сна. Я работал с пациентом...

– Вы пересказали все, о чем говорили Андрею?

– Все, Федор Васильевич, и даже больше, подробнее... – Доктор переступил с ноги на ногу.

– Он спрашивал, как называется деревня, где живет староста-оборотень?

– Да-да, Федор Василич! Я вспомнил! Он спрашивал, не доводилось ли мне за истекшие три года встретиться с гипнотизером из Еритницы. Досадно, но я долго собирался в экспедицию, чтобы исследовать феноменального мужика, – и все недосуг. Много работы. В больнице жалованье грошовое, приходится...

– Еритница – так называется та деревня?

– Правильно, Федор Васильевич, – Еритница. Запоминающееся название. Я выяснял, что оно означает...

– Вы сказали Андрею, как называется деревня? Вы произносили при нем слово «Еритница»? Вспомните, сосредоточьтесь. Для нас это очень важно.

– Не-е-ет... Нет, Федор Василич... Нет, не помню...

До того как Федор повернул ключ в замке зажигания, все трое молчали. Переговоры с Валерьянкой отбили на некоторое время охоту открывать рот у всех, включая болтуна Фокина, который, прощаясь с Михаилом Валерьяновичем, попросил у доктора таблетку от головной боли.

Нарушил общее молчание Федор:

– Куда едем?

– Куда угодно, только давайте сначала пообедаем.

– И я проголодался, – поддержал Сергача Фокин.

– Федор, поехали на вокзал.

– В привокзальный ресторан?

– Так точно. На вокзале обязательно должен быть ресторан. Есть ли еще в Сидоринске места общественного питания и где они, мы не в курсе, а как проехать к вокзалу, сориентируемся.

– Поехали! – Федор взялся за рычаги. – Куда после едем? Твое мнение, Сергач?

– В Еритницу, куда же еще? Я бы на месте Андрея, раз уж забрался в глушь делать репортаж о мистическом, так постарался бы выжать максимум мистики из провинции. Я бы точно отреагировал на слухи об оборотне.

– А мое мнение...

– Твоя, Виктор, позиция однозначно ясна – хватаемся за соломинку. Сергач, что скажешь о рабочем блокноте брата?

– Да, странно, что в нем не записано слово «Еритница». Однако он мог и запомнить название деревни, мы же запомнили.

– Если Валерьянка вообще произносил при нем это название. Будем считать, что сказка про оборотня брата заинтересовала. Предположим, Валерьянка назвал деревню, Андрей запомнил название и поехал искать старосту-оборотня. Тогда кто мне объяснит, почему он отправился в Еритницу без видеокамеры?

– Витька, я уверен, объяснит нюансы рабочих будней телерепортера во всех подробностях. А я лишь замечу, что камера – фиговина казенная, и предположу, что Андрей решил сначала смотаться на разведку, чтобы...

– Вы мое мнение все же выслушайте! – громогласно потребовал Фокин. – Я, к вашему сведению, не призываю хвататься за эту соломинку. В заявке на сюжет о «русской Ванге» нет ни слова, ни намека на оборотней, вампиров, русалок и остальную нечисть. Инициатива сотрудников руководством телевидения не поощряется, более того – она наказуема, как и всякая...

– Твое мнение, Виктор, понятно. Сергача тоже. Слушайте, что делаем: обедаем и жмем в Еритницу.

– На ночь глядя?

– Вить, пора б привыкнуть – с Федором спорить бесполезно. И потом, день еще в самом разгаре. Догадываюсь, что ты хочешь сказать: дорога, мол, длинная, незнакомая, и лучше завтра с утречка...

– Нет, ты не догадываешься, чего я хочу! Я хочу попросить Федора остановиться у аптеки, если случайно будем проезжать мимо и кто-нибудь ее заметит. У меня голова раскалывается, жмот психиатр выдал паршивый анальгин, он на меня не...

– Виктор, оглянись – увидишь аптечку. Аптечка в моей «Ниве» содержательнее любой аптеки, найдешь все, что нужно.

Необходимость остановки возле аптеки отпала, но, вняв мольбам Фокина, целых восемь минут стояли у телеграфа на привокзальной площади. Экономя общее время, пересилив себя, Виктор воздержался от услуг междугородной телефонной связи, ограничился отправлением телеграммы единственной и ненаглядной своей невестушке, мол, «у меня все нормально» и после этих двух слов еще с десяток о чувствах.