Все видеокамеры на заборе и воротах развернули на меня свои пятачки. Наконец появился охранник – жилистый таец в кепке синего цвета и комбинезоне с надписью «security» на рукаве. Он презрительно посмотрел на меня из-под черных очков.

– Что тебе надо? – спросил он на английском.

– Я пришел к мистеру Лао.

– Кто ты?

– Он меня знает. Скажи – Володя.

Дверь захлопнулась. Я еще мог уйти, броситься в подворотню, выбраться на оставшиеся деньги в Бангкок, броситься в ноги клеркам российского посольства, они бы сделали запрос в МВД, через день или неделю пришло бы подтверждение, меня пустили бы на задворки посольской кухни и кормили из жалости остатками обедов. И я был бы счастлив, ощущая могущественную длань нашей державы. А может, послали бы подальше, присовокупив крепкий пинок под зад. Много вас тут шатается, прожигателей жизни! Нищие в коммуналках живут, а не по Таиландам шляются! И были бы правы.

…Но я не струсил, растоптал собственное малодушие и был вознагражден. Дверь вновь открылась, появилось уже двое. Второй показался мне знакомым, он охранял меня, когда я отрабатывал комплекс подготовки к десантированию в бассейне. Именно этот чукча нырял за мной в бассейн, когда я преспокойно улегся на дне, переключившись на экономный расход воздуха.

Они попытались взять меня под руки. Зазнавшиеся неучи…

Я тут же сделал им сдвоенную подсечку, и они слаженно рухнули на асфальт. Конечно, они владели многочисленными приемчиками, потому что вскочили, как мячики, – с желанием меня разорвать. Но тут из-за зеркальной двери вышел Лао и прокурлыкал: «Мяу-няу».

Бойцы застыли как перебздевшие новобранцы.

Его желтое лицо никогда не выражало чувств и желаний. Лунное лицо, без морщин, глаза – прорези стреляющих бойниц. Но сейчас его глазки маслянисто щурились: он был хозяином положения – двери захлопнулись. За моей спиной невесть откуда появились автоматчики. Маленькие «узики» в маленьких руках. Потребовали отдать нож. Пришлось подчиниться.

Лао был в белом кимоно, подпоясанном черным поясом. Видно, ему нравилась форма корифея карате. И все же… досада читалась в его глазах. Только долгая практика общения с азиатами дает способность по самым малейшим деталям определить чувственное состояние собеседника. У него могут дрогнуть брови, до каменной твердости сжаться рот, а самое главное – до густой черноты потемнеть глаза.

Я шагнул вслед за ним в стеклянную стену, которая тут же услужливо раздвинулась. Мы вошли в прохладный холл, который напоминал больше поднебесье купола цирка. Сверкающее полушарие люстры подавляло.

От переполнявшего восторга мне тут же захотелось выпить и закусить.

Лао бесстрашно шел впереди, осваиваясь с мыслью, что Volodya «живее всех живых». Он, разумеется, мог бы тут же дать команду своим автоматчикам, и они бы изрешетили меня. И ни один сосед не услышал бы звука плюющейся стали. Потому что в Таиланде все с понятием. Вот только одно Лао не мог уяснить – почему я такой живучий, сильно смелый, такой наглый и до сих пор не добитый. Он понимал, догадывался, что я мог прийти не один, что за его базой сейчас наблюдают из сотни точек, что я приманка, а он – рыба, которой подкинули огромный крючок с неведомой наживкой. Такая вот грубая и бездарная провокация!

Мы прошли в знакомые апартаменты, мне показалось, что здесь переклеили обои. Но потом понял, что все дело в освещении. В полдень меня в эти покои не приглашали. Эти стены имели особенность изменять окрас в зависимости от времени суток.

Меня попросили утопиться в кресле, что я с неохотой сделал. В этих обволакивающих креслах человек чувствовал себя как в подавляющем мягком плену. Видимо, навязчивый комфорт создан для того, чтобы подчинять человека.

Сам Лао сел на деревянный табурет, если можно было так назвать сооружение о четырех ногах, изрезанное вдоль и поперек национальными орнаментами и вязью. Неплохо сидеть на многовековой мудрости отцов и богов.

– Ну что, будешь дуньку валять? – спросил я без ангажементов.

– Какую дуньку? – хмуро поинтересовался Лао.

– Где ведомость, лимонное существо?

– Какая еще ведомость? – стал елозить телом Лао.

– Ведомость выплаты обещанного гонорара.

– Ах-х-хя! – это он так душевно расхохотался.

Я не расист, но, когда вот так безобразно поганят одно из лучших качеств, дарованных человеку, – смех, меня очень и очень коробит.

Лучше русского человека никто не может так славно и безалаберно смеяться.

– Куда ты пропал? А мы уже собирались тебя оплакивать!

Он сделал печальное лицо.

Автоматчики стояли в дверях с бессмысленными, надменными рожами. Такими же изображались в фильмах эсэсовцы, стоящие у дверей своих группенфюреров. Они подсмотрели такую стойку: локотки назад. Правда, были в два раза мельче «нордических».

– Ты обещал мне вернуть паспорт, деньги. Ты обещал освободить Пат. Где она?

Лао вновь рассмеялся. Это ему далось с большим трудом.

– Неужели ты не понял, чужеземец, что она давно работала на нас? Она проститутка, у нее нет морали; вы, русские, ищете философскую справедливость, пытаетесь самоочиститься, почистить других и всякая такая глупость… Мы заплатили ей, и она тут же согласилась сказать, где ты прячешься. Вспомни, когда она отлучалась. Она ходила звонить нам. А потом подыграла в «похищении». Никогда не верь проституткам, приятель. Они продаются тем, кто больше заплатит.

Лао затрясся от хохота, три его подбородка тоже веселились.

Я уже ничему не верил. Он подтвердил то, о чем говорила Мария. Проститутка – изначально существо обманутого доверия. Мир сделал ее шлюхой, и она ненавидит весь мир. Нет ничего хуже тайной проститутки или той, что покаялась и завязала с древней профессией. Это обещание не имеет ни цены, ни срока давности в обе стороны шкалы времени. Для меня в этой стране время стало изогнутым, кривым и замкнутым, как транспортир на 360 градусов. В который раз я шел по одному и тому же кругу?

– Я предусмотрел вариант, – кивнул я в сторону «эсэсовцев», – если вы захотите меня уничтожить. Я направил письмо в российское посольство своему знакомому атташе. Там все расписано. Если со мной что-то случится и если я не буду через три дня на территории посольства, – продолжал блефовать я, – он направит мое заявление в полицию, я тоже его написал. Там все подробно, и про тебя, Лао, и про Шамиля, и про запуски «мух».

– И про Марию?

– И про нее тоже, – ответил я без запинки.

– А ведь она тебя спасла, – укоризненно заметил Лао, пристально глядя мне в лицо.

Я чуть не поперхнулся, но выдержал паузу.

– Меня спасли туристы.

– А Мария сказала, что это она тебя спасла. Мы ее можем позвать, и она подтвердит.

Она, как всегда, оказалась хитрее меня. Она вела свою игру, чтобы вырвать свой кусок в прибыли от наркобизнеса. А я был пешкой, солдатом, исполнителем чужой воли в этой кокаиновой войне. Я был нужен ей, поэтому она и спасла меня для своих целей. Все стало на свои места.