в храме на вершине горы, порой больше нечем заняться. Но мне это дело, признаться, пришлось по душе. Хочешь послушать?

Мико кивнула, подтянула колени к подбородку и положила на них голову.

Шин прочистил горло и завёл низким мелодичным голосом:

Дева танцует.

Вдали от любимой спит светлячок

Уже тысячу лет.

– И другое…

Горы замолкли.

Грустную песню поёт

Последний монах.

– А ещё вот это. Моё любимое…

Белые крылья

Ветер осенний несут,

Но руки теплы.

Шин замолчал, прикрыл глаза и выдохнул, будто его окутало старое, почти растворившееся во времени воспоминание.

– Очень красиво, – прошептала Мико.

– Его я написал после первой встречи с Акирой. Тогда всё было иначе… И мы были другими. Игру на флейте и стихи я всегда любил больше служения Сияющей Богине, а оттого и покинул её так легко, стоило Акире позвать меня за собой. Я снял янтарные бусы, чтобы белые журавлиные крылья укутали меня и унесли в земли Истока. Чтобы живые руки согревали моё сердце вместо молитв, на которые моя богиня никогда не отвечала. Я был глупцом и расплачиваюсь за свою глупость уже три сотни лет. Но выпади мне шанс всё изменить, я бы снова взял ту нежную руку и покинул храм, не оглядываясь.

– Ты был в храме совсем один?

Шин кивнул.

– Я был не самым прилежным учеником, а после – не самым радивым служителем храма Сияющей Богини в Гинмоне. Поэтому главный каннуси посчитал, что одиночество вдалеке от столицы поможет мне сосредоточиться на молитвах и предназначении монаха. В моём храме не было ни мико, ни каннуси… На многие ри вокруг только я и гора Митаке, покрытая мхами и туманами. Это место напоминало мне о родной деревне. С ней я попрощался, когда мне исполнилось шесть, – каннуси нашего храма заметил во мне зачатки магии и, как и полагалось, забрал из семьи и отвёз в столицу. Семье монахов я тоже не подошёл – слишком был самонадеянный, своевольный, неусидчивый, вечно вытворял пакости и отлынивал от учёбы.

– По тебе и не скажешь, – тихо засмеялась Мико.

Шин пожал плечами и улыбнулся.

– Время научило меня смирению и спокойствию гораздо лучше монахов.

Ненадолго они замолчали, наблюдая за перемигивающимися звёздами.

– Что было дальше? – наконец спросила Мико.

– С Акирой я обрёл семью в третий раз. – Шин вздохнул. – Мы были двумя половинками разных чашек. Но наши сколы удивительно хорошо подходили друг другу. Обоим нам не хватало семьи. Однажды Акира попросил меня с помощью заклинания забрать его чувства – все до единого, чтобы избавиться от боли, от бессильной любви к умершим. Но я отговорил его, ведь тогда он бы и меня перестал любить. Я думал, что сумею залечить эту рану в душе Акиры, но… как я уже говорил, я был слишком самонадеян и глуп. Со смертью родни в груди Акиры образовалась сосущая пустота, подобная бесконечной Бездне, которая со временем только росла. Её ничего не смогло бы заполнить. В какой-то момент он стал винить меня в том, что я даю ему недостаточно, слишком много времени уделяю Райдэну и друзьям, больше не откликаюсь на его доброту, слишком часто хочу бывать в одиночестве. Но я не мог дать ему больше, я и так весь был только его.

У Мико по спине пробежали мурашки – или ей это только показалось? Ведь тела у неё никакого не было. А может, это отголосок чувств Шина? Раз уж с ним, как оказалось, её тоже связывала невидимая нить.

– Мы вытащим тебя отсюда, я обещаю. – Мико накрыла своей рукой его ладонь, не чувствуя касания – только лёгкое сопротивление воздуха. – Заберём тебя от него.

– Не нужно. – Шин улыбнулся. – Акира не причинит мне вреда. Не теперь. Да и мне недолго осталось. – Он продемонстрировал дрожащую сморщенную ладонь. – Можешь осуждать, но я рад, что он будет рядом.

– Шин, мы тоже семья. Знаю, мы с тобой знакомы совсем недолго, но Райдэн, Кёко…

– Я нежно люблю Райдэна, Кёко, Макото и тебя, Мико. Я очень скучаю и очень хочу увидеть всех вас снова. Но вы есть друг у друга, а у Акиры больше никого нет.

Мико хмуро смотрела на него, надеясь отыскать слова, чтобы переубедить, но лицо Шина было таким безмятежным и светлым, что она сдалась.

– Хорошо, если ты так хочешь, хоть я и не могу этого понять.

– Разве любовь можно понять? Ты ведь тоже его любила, даже после всего…

Мико вздрогнула и отвернулась, задетая за живое. Снова воцарилось молчание.

– Любовь не всегда мудра и избирательна. Порой она глупа, жестока, даже смертельно опасна. Но я уже одной ногой в могиле, так что и бояться мне больше нечего.

– Ты для этого со мной связался? Сказать, что хочешь остаться с ним?

– Отчасти, – Шин кивнул. – А ещё сказать, что попытаюсь убедить его вам помочь. Побуду ещё немного самонадеянным глупцом. И предупредить тебя об опасности.

Мико обернулась.

– Об опасности?

Лицо Шина помрачнело.

– Я чувствую, что твоя энергия слабеет, Мико. Связь с Духом слишком сильна для хрупкого человеческого тела, она лишает тебя сил. Я не знаю, как разорвать эту связь и возможно ли это вообще…

– Хочешь сказать, я умираю? – Мико смотрела на Шина с недоверием. Нет, он не прав. Он не может быть прав.

– Я думаю, что если твоя душа перестанет ходить по нитям, то это поможет, – уклончиво ответил Шин. – Я много думал и пришёл к заключению, что плоды гинкго…

– Ицуки сказал мне пить отвар из них перед сном…

Шин просиял и хлопнул в ладоши.

– Ицуки! Какой же умница! Пей, пей, Мико. Если ты перестанешь ходить по нитям, связь с Духом не будет тянуть из тебя жизненные силы.

– А если продолжу? Как скоро я умру? – слова сами срывались с языка, Мико даже до конца не осознавала их смысл.

Шин печально покачал головой.

– Не знаю. Может быть, через год, двадцать лет, сорок… Никто прежде не сталкивался с таким…

– То есть я могу и не умереть? Ты можешь ошибаться?

– Я очень хочу ошибаться, Мико.

Мико кивнула и крепче обхватила колени, чтобы удержать себя на месте. Сердце взволнованно стучало в груди, а Мико отчего-то разозлилась на Шина. Сегодня. Почему он рассказал ей об этом именно сегодня? В ночь её свадьбы. Не мог подождать хотя бы пару дней? Нет, нужно было всё испортить!

– Значит, я просто