— Я думаю, это мозговые клетки просто-напросто, — сказал Иванов 1-й.

— Такие большие?

— Ну а как же?

Так они и шли.

Наконец они пришли куда-то и увидели большой старинный камень, на котором было написано:

“Пойдешь налево — голову сложишь.

Пойдешь направо — разума лишишься.

Пойдешь прямо — себя потеряешь”.

— Что-то не нравится мне все это, — сказал Иванов 2-й. — Как в сказке.

— Какие будут предложения? Предлагаю собраться на летучку.

Предложение было принято, и Ивановы заняли президиум.

— У кого есть речь? — спросил Иванов 3-й.

Иванов 1-й откашлялся, встал и сказал:

— Уважаемые друзья и другие официальные лица! Мы находимся на важной развилке, от правильного выбора которой пути, попадая верно, мы, достигая важные цели, продвигаемся прямо и нерушимо. Это — метаязык, — пояснил он, смущаясь.

— А какая разница! — подал голос кто-то из присутствующих. — Что язык, что мета. Все равно — пустой звук.

— Ну уж нет… — сказал Иванов 1-й.

Девять дней продолжалась дискуссия о проблемах языкознания. Много умных людей сложили головы, пытаясь решить важные проблемы. Одна до сих пор еще открыта, как сообщает радио.

— По-моему, надо идти прямо, — сказал кто-то. — Потому что написано: себя потеряешь… А что такое ты? Ничего. Важно общество.

Иванов 1-й улыбнулся.

— Какие будут еще предложения?

— Мне тоже кажется, что надо идти прямо, — так и заявила девушка. — Потому что мы не знаем, что такое “Я”, и не страшно его потерять. Вот личность, мозг, рука — это понятно. А “Я” возникает под воздействием окружающей среды.

— И исчезает тоже, не так ли? — улыбнулся в очки Иванов 1-й. — Кто еще скажет?

— Налево надо идти, налево!!! — закричала компания молодых людей.

— Налево? Почему? Объясните.

— Потому что сложить голову за общее дело — это прекрасно! — с жаром воскликнул молодой человек.

— Да, но если ты сложишь ее прежде, чем общее дело потребует? Общему делу, товарищи, нужны ваши головы.

— Направо! — крикнул кто-то. На него шикнули.

И тут весь зал разделился на две половины — одни кричали “налево”, другие “направо”. А вот “прямо” почему-то уже никто не кричал.

— Невозможно работать, — проворчал Иванов 1-й. — Ухожу в монастырь.

И он стал буддийским монахом.

— А по-моему, — сказал Иванов 2-й, — надо катастрофически падать вниз.

— Но там же Земля, не так ли? — улыбнулся в очки Иванов 1-й и затянулся трубкой.

— Ну и что? — хмыкнул 3-й. — Мы построим буровую установку и будем бурить. Как будто добываем нефть.

Высокие рубежи

(Роман)

Ряд предисловий

Приступая к этому сочинению, я напился как свинья.

Глава

Мы все работаем и работаем, работаем и работаем, но пока еще не умерли. Мы — строители, и строим дни и ночи напролет огромный город под названием Петербург.

Сверху нам кричат то и дело: “Стройте быстрее”, но мы не можем постоянно гнать темпы, ведь мы же люди и должны иногда отдыхать. В таком грандиозном строительстве мало выпадает свободных минут. Построить город — это только одна задача, важно обеспечить его энергией, чтобы он дышал и жил, совсем как мы — люди. Для этого нам нужна нефть, нам нужно много-много нефти, и наши буровые вышки сверлят Землю вниз и вниз! Ходят слухи, что мы должны пробурить Землю насквозь. Так и живем.

Когда же у нас есть свободная минутка, то мы садимся прямо на отстроенные кирпичи, открываем бутылку водки и пускаем ее по кругу. Сверху нам говорят, что этого делать не надо, это — пьянство и грозит низкими темпами, но что нам еще остается делать в свободное от работы время? К тому же его так мало.

Мы знаем, что мы строим самый большой и могущественный город в мире, это будет самая мощная энергетическая база всех времен и народов; и это будет город всеобщего счастья и процветания — мы займем прекрасные дома, которые сейчас строим, и заживем как никогда. Но пока что нам остаются только несколько прекрасных мгновений, когда после длительной работы наш мастер крикнет: “Перекур!”, и мы сядем на наши кирпичи, закурим, а кто-то (чья очередь) достанет бутылку водки, и мы пустим ее по кругу. Потом, согревшись и напившись, мы закурим по новой и будем курить и ловить мгновение, жадно держа папиросу озябшими пальцами, покуда наш мастер не крикнет: “Кончай перекур!” — и тогда опять все начнется сначала, и бесконечно задвигаются руки, быстрее и быстрее, и голова будет гудеть от отдыха, и время остановится еще на пять часов.

Мы знаем, что такое мы строим и как будет всем хорошо, если мы это построим, но мы не можем обойтись без перекуров, потому что для нас это — единственная отрада, ведь мы же люди.

Сверху нам все время говорят, чтобы мы получали удовольствие уже от самого процесса работы, но мы пока этого не можем, мы простые люди, а не йоги и не сверхсовершенные существа; а сверху все время говорят, чтобы мы соревновались между собой: работали весело, с огоньком, — так что иногда нам начинает казаться, что никакого конца работы не будет, просто надо как следует понять, что “работать” — это и есть сама цель. Но когда мы обращаемся с такими мыслями наверх, то нам говорят, что это клевета, и сажают нас в тюрьму. А потом опять заставляют работать.

Так мы и работаем, и есть только одна радость — перекуры. Сверху иногда говорят, что когда мы найдем много нефти — то тут и конец строительству. А мы все бурим и бурим скважины, а нефти все нет, только какой-то цветной газ идет. Он даже обладает галлюциногенным действием — сверху делали анализ. Один из нас наглотался его и исчез. Мы долго его искали, а его так и нет. Сверху же официально объявили, что его и не было — это была наша общая, мол, галлюцинация, под действием газа. А по-нашему — все врут они, потому что он был наш общий друг. Так и живем.

Но вот однажды нам сказали, что строительство близится к концу. То ли мы пробурили всю Землю насквозь, то ли еще что, но там так и сказали: “Скоро конец”.

Тут мы и спохватились. Потому что весь город оказался совершенно недостроенным. А что касается бурения, то действительно, мы что-то сильно забурились, даже чересчур.

Сверху стала ходить комиссия, проверять нашу работу. Для начала она сказала, что надо одну из скважин расширить и углубить по мере возможностей, что мы и сделали, потому что уже научились все это делать довольно хорошо.

А потом комиссия стала