Когда я закрыл за ней дверь и вернулся к маленькому столу, за которым мы сидели, доктор Винчестер сказал:

– Бедная девушка измотана до последней степени. Я рад, что она наконец выспится. Это вдохнет в нее жизнь, и утром она будет как новенькая. Ее нервная система на грани срыва. Вы заметили, как ужасно она волнуется и как покраснела, войдя сюда и застав нас за разговором? Казалось бы, к чему ей беспокоиться о подобных мелочах в собственном доме и с приглашенными ею гостями?

Я собрался было рассказать ему в качестве ее оправдания о повторении ситуации, в которой она застала нас с детективом днем, но вспомнил о строгой конфиденциальности того разговора и промолчал.

Мы поднялись, чтобы отправиться в комнату больного, и вышли в тускло освещенный коридор. По дороге я не мог избавиться от бесконечных мыслей (они не оставляли меня еще много дней) о странном совпадении: ведь она перебила нас два раза, едва мы затронули тему подозрений.

Определенно, здесь была странная паутина случайностей, в ячейки которой все мы вовлечены.

Следующая ночь прошла спокойно. Зная, что мисс Трелони не была настороже, мы с доктором Винчестером удвоили внимание. Миссис Грант дежурила вместе с сиделками, и каждые четверть часа наведывались детективы. Больной всю ночь пребывал в трансе. Выглядел он здоровым, дышал легко, как ребенок, его грудь равномерно вздымалась и опускалась. Но он ни разу не пошевелился, если бы не дыхание, его можно было бы принять за мраморного. На нас с доктором были респираторы, но в ту невыносимо жаркую ночь они нам очень досаждали. Между полночью и тремя часам и ночи я был охвачен тревогой, и снова возникло то неприятное ощущение, которое за последние несколько ночей стало для меня привычным; но, увидев серую зарю, пробиравшуюся через края затемнений, я испытал неожиданное облегчение. В прохладном, обнадеживающем рассвете, когда восток начал постепенно бледнеть, задышалось свободнее; такое же облегчение, сменившееся суетливостью, чувствовалось во всем доме. В течение жаркой ночи мои уши, напрягавшиеся при каждом звуке, уже почти болели от этого, как будто бы мой мозг или другие органы чувств находились с ними в болезненной связи. Каждый вздох сиделки или шорох ее платья, каждый шаг ноги в мягкой туфле, когда вокруг ходили полицейские, каждый момент пребывания настороже прибавлял, казалось, новый импульс чувству самосохранения. Все в доме, должно быть, испытывали то же самое: то и дело я слышал беспокойные шаги наверху, а внизу то и дело открывали окна. Однако с наступлением утра все это прекратилось, и дом, казалось, умиротворился. Доктор Винчестер пошел домой после того, как сиделка Дорис сменила миссис Грант. Мне казалось, что он был слегка разочарован из-за того, что за всю эту долгую ночь бодрствования не случилось ничего необычного.

В восемь часов к нам присоединилась мисс Трелони, и я был поражен, увидев, какую пользу ей принес сон. Она просто лучилась здоровьем, точно так же, как тогда, когда я впервые увидел ее на пикнике. На ее щеках, которые казались поразительно белыми по сравнению с черными бровями и алыми губами, возник какой-то намек на румянец. Когда она освежила свои силы, ей, казалось, стала присуща нежность, превосходившая даже ту, которую она поначалу выказала по отношению к своему больному отцу. Меня не могли не тронуть ее любящие прикосновения, когда она поправляла его подушки и расчесывала ему волосы, убирая их со лба.

Я и сам был утомлен от того, что бодрствовал всю ночь, и теперь, когда Маргарет была на страже, сразу же ощутил всю усталость бессонной ночи и отправился спать.

Я хорошо выспался и после завтрака собирался пойти на Джермин-стрит, но у двери в холл заметил какого-то назойливого человека. Из слуг тогда дежурил некий Моррис, которого раньше считали «чудаковатым», но после побега остальных слуг повысили в звании до дворецкого. Незнакомец говорил очень громко, так что понять его проблему было нетрудно. Слуга с полным уважением отнесся и к его словам, и к поведению, но ни на шаг не отходил от больших двойных дверей, так что гостю никак невозможно было войти. Первые же слова, которые произнес посетитель, вполне объяснили ситуацию:

– Это все очень хорошо, но я должен видеть мистера Трелони! Что толку с того, что вы говорите мне, что я не могу, если я говорю вам, что я должен. Вы все время откладываете! Я пришел в девять часов; вы сказали, что он еще не встал, что ему нездоровится и его нельзя тревожить. Я пришел в двенадцать, и вы снова мне сказали, что он еще не вставал. Я тогда спросил, что мисс Трелони еще не вставала. Сейчас три часа, и вы снова мне говорите, что он в постели и еще не проснулся. Где мисс Трелони? «Она занята и ее нельзя беспокоить!» Что же, кто-то же должен ее побеспокоить! Я здесь по особому делу, касающемуся мистера Трелони, и я приехал из таких мест, где слуги всегда начинают с «нет». Я уже три года жду у дверей зданий и шатров, где начинает казаться, что легче достучаться в могилу, и где вы уже думаете, что люди внутри не живее, чем мумии. Я говорю вам, что с меня этого хватит. Когда я прихожу в дом человека, на которого работал, и нахожу его дверь закрытой, а слуги встречают меня точно такими же словами, этого я не понимаю. Разве мистер Трелони отдал вам распоряжение, что меня не следует впускать и он не станет со мной встречаться, когда я приду?

Он прервался и возбужденно вытер лоб. Слуга отвечал ему очень вежливо.

– Мне очень жаль, сэр, если, выполняя свои обязанности, я каким-то образом задел вас. Но у меня есть приказы, и я должен им подчиняться. Если вы пожелаете оставить записку, я передам ее мисс Трелони; если же оставите адрес, она сможет связаться с вами, – ответ прозвучал таким добросердечно, но не более того.

– Приятель, к вам лично я ничего не имею, и мне жаль, если я потревожил ваши чувства. Мне нужно быть справедливым, даже когда я зол. Но кто угодно разозлится, оказавшись в таком положении. Время не ждет. Нельзя терять ни часа – ни минуты! И все же я торчу здесь, уже шесть часов обивая порог и все это время зная, что ваш хозяин рассердится в сто раз больше, когда узнает, как бесцельно пропало столько времени. Его можно разбудить хоть тысячу раз, чтобы он смог поговорить со мной прямо сейчас, и пока еще не поздно. Бог ты мой, это просто ужасно после всего того, через что я прошел, – видеть, как твои труды пропадают в последнюю секунду: когда ты уже у самой двери, тебя отпихивает тупой лакей! Хоть у кого-нибудь в этом доме есть здравый смысл или хоть авторитет, если здравым смыслом он не обладает? Я очень быстро смогу его убедить, что вашего хозяина надо будить, даже если он спит, как Семь Красавиц…

В искренности этого человека нельзя было усомниться, так же как и в том, что дело срочное, по крайней мере, с его точки зрения.

Я выступил вперед.

– Моррис, – сказал я, – вам бы следовало известить мисс Трелони, что этот джентльмен хотел бы увидеться именно с ней. Если она занята, попросите миссис Грант передать ей.

– Очень хорошо, сэр, – с облегчением ответил он и исчез.

Я провел незнакомца в небольшую гостиную. По дороге он меня спросил: