Текст «Илиады» не представлял никакой ценности и для Гомера.

Просто он, как и предполагал Ахиллес, намеревался продать пергамент. Стереть запись (ту самую «Илиаду») с него, а потом продать его другим, более удачливым хроникерам. Но Ахиллес был зол. Он не отдал Гомеру «Илиаду» и тем самым спас одно из величайших произведений мировой литературы. Конечно, он и не думал ничего спасать. Он сунул свиток в свои вещи и забыл.

Гомера взяли с собой на корабль воины, отплывавшие домой за подкреплением. Штормом их отнесло к берегам Италии. Там они, потеряв всякую надежду вернуться домой, высадили Гомера на пустынное побережье и отплыли. Еды слепому солдаты не оставили. Им самим не хватало. На счастье, Гомеру подвернулась я. И мы побрели с ним по дорогам Италии, зарабатывая на хлеб всякими россказнями. Получалось не очень хорошо. Пришлось брать вопросы обеспечения нас питанием в свои лапы.

Я научилась ходить на задних лапах, гавкать три раза, когда следовало отвечать «да», и два раза, когда – «нет».

Говорящая собака? Нет, это чересчур. Гомер был по горло сыт чудесами. Я старалась не бередить его ран. Ровно тридцать лет длились наши скитания. Гомер все просил смерти, но никак не мог получить ее. Бедняга не понимал, что человек не умирает, пока не выполнит свое предначертание. Его предначертание состояло в том, чтобы написать еще и «Одиссею». На исходе тридцатого года – когда жить Гомеру оставалось всего ничего, около шести месяцев, – мы увидели у побережья корабль. Греческий! От радости я залаяла так громко, что Гомер понял: где-то поблизости соотечественники.

Они и впрямь оказались греками. Приплыли сюда, чтобы обменять немного зерна на волчьи шкуры, которые добывали в огромных количествах племена, позже основавшие Рим. И первое, что сказал один из торговцев, когда увидел нас:

– Граждане, взгляните на слепца с собакой! Ну вылитый Гомер!

Граждане – все они оказались афинянами – посмеялись. Точно, до чего же ты, нищий, похож на Гомера. Каково же было их удивление, когда Гомер сказал им, что он и в самом деле Гомер.

– Неужели ты не умер, величайший из поэтов? – спросил торговец маслом.

И рассказал Гомеру обо всем, что последовало после его изгнания.

Все было как обычно. После того как Ахиллеса под Троей все-таки убили, кто-то из мародеров, опоздавший к разделу имущества покойного, удовольствовался сумкой, в которой лежала «Илиада». Солдат не мог соскоблить записи так, чтобы не изувечить пергамент. Ведь тогда бы он ничего не заработал. Поэтому солдат продал пергамент с текстом «Илиады» за полцены пергамента, который был бы чистым и потому стоил бы дороже. Кто-то из переписчиков, купивших пергамент, прочитал текст и начал его тиражировать.

За пятнадцать лет Гомер стал заслуженным артистом Древней Греции.

Величайшим из величайших. Поэтом века и, как оказалось, последующих тысячелетий. О нем стали слагать легенды, его именем клялись поэты, о нем мечтали женщины, его бюсты наводнили Аттику. В общем, он стал очень популярен, мой слепец. Более того, мужланы, которые радостно гоготали, наблюдая, как Ахиллес избивал Гомера за выдумки и бредни про богов, по возвращении на родные острова стали говорить: так оно и было! Этот Гомер прав! Вот молодчина! Мы сами, сами видели!

– Популярность пришла слишком поздно, – сказал Гомер.

Он сказал это с горечью. Купцы, окружившие его, верили Гомеру, когда тот сказал им, что является Гомером. Ведь Гомер, которому они поверили, читал любые строки, какие ни попросишь, из «Илиады» Гомера. Поэт, цитирующий сам себя. Для них это было в диковинку. Купцы накормили Гомера и, что очень важно для слепца, лет десять не пившего вина, напоили его. Глядя, как поэт подрыгивает ногой в такт пошловатой флейте, я чувствовала легкую грусть. Понимала, что скоро мы расстанемся. Мой удел – сопровождать одиночек.

Ведь одиночество для людей это ад, а я – сторожевая собака Ада, и мое имя Цербер.

Я глядела на пьяного Гомера и тосковала. Неужели к этому он стремился, мой слепец? Пьяные лица греков, глядевших на слепца с восхищением и обожанием, ничуть не отличались от тех рож, что окружали его в момент избиения Ахиллесом. Те же блестящие глаза, те же красные рты, та же винная вонь из пастей. Я начинаю ненавидеть людей, когда их становится много. Кто-то из греков спошлил и к Гомеру стал ластиться юнга. Старец обхватил юношу за ляжку и гнусно зачмокал дрожащими губами. Корабль потряс взрыв хохота. Я спрыгнула в воду и поплыла к берегу. Как тридцать лет назад. Только на этот раз на берегу было пусто.

Позже я узнала, чем все закончилось для Гомера. Он вернулся в Грецию с купцами и прожил еще полгода в замке Одиссея. Тот, как я уже говорила, трусливо бежавший с поля боя под Троей, был вынужден прятаться в течение тех самых тридцати лет. Как и Гомер. Только Одиссей прятался добровольно. Ему было бы стыдно объявляться на родине до официального окончания Троянской войны.

Одиссей приютил Гомера – само собой, не из жалости или из уважения к гению, – и старик умер на Итаке. Зачем это понадобилось Одиссею? Все просто. Царь прекрасно понимал, что в глазах современников он уже не реабилитируется. Никто, естественно, не поверил его россказням о сиренах, Аиде, островах Цирцеи и Калипсо. Я же говорила: греки были удивительно практичным народом. Да, они поклонялись богам, но между делом. И конечно, никакими человеческими чертами они богов не наделяли. Это дело рук поэтов. Их, кстати, возненавидели философы.

– Поэты, – говорил Платон значительно позже описанных мной событий, – подорвали уважение к естественному порядку вещей, сочинив сказки о якобы человеческих страстях Зевса и прочих богов.

Само собой, Платон в Зевса не верил. В отличие от естественного порядка вещей. Что-что, а вот это Платон уважал. Зевс, в отличие от Платона, верил в себя. Но и в естественный порядок вещей – тоже. Поэтому Платон прожил долгую и счастливую жизнь.

Стало быть, за шесть месяцев пребывания на Итаке Гомер сочинил «Одиссею». Причем я хочу отметить условия, в которых он творил это второе в своей жизни великое произведение. Да, второе.

Юношеские стихи, конечно, не в счет.

«Одиссея» писалась совсем не так, как «Илиада».

Неизвестный Гомер творил «Илиаду» наспех, толком не понимая, что у него получится. От него требовали хроники. Он ее, в своем понимании хроники, и создал. Гомер до конца не понял, что сотворил шедевр. Это объяснили ему люди.

«Одиссею» творил популярный и известный Гомер.

Величайший поэт. Он работал уже на публику. Гомер писал «Илиаду» в спешке, сидя на земле, в свете уходящего дня. «Одиссею» писали, собственно, писцы. Гомер лишь диктовал. Тоже наспех, но уже понимая, что творит литературу, творит для последующих поколений. Одиссей сказал ему об этом, а Гомер был слишком наивен, чтобы не верить тому, что ему говорят. То была простоя сделка. Кров и пища в обмен на произведение.

– Но мы, Одиссей, – сказал как-то Гомер, – идем против истины, когда пишем о сирене. Ведь ты сам признаешь, что никогда не встречал ее.